Улыбаемся и машем!
Чуток прувенских драбблов.
Об искусстве.
читать дальше- И что это? – хмуро осведомилась Елизавета, скрестив руки на груди.
- Картина, - невозмутимо ответствовал Гилберт.
- Я не слепая, вижу, что картина, - Хедервари потихоньку начинала закипать. – Я спрашиваю, что эта пахабная мазня делает в наших покоях? И если ты ответишь «висит» то, клянусь святым Иштваном, я надену ее тебе на голову.
- Не висит, а пока еще стоит. И никакая это не мазня, - надулся Гилберт. – По-моему, отличная картина! Смотри, какие насыщенные краски! А какие э-м-м… формы.
- Вот именно, - Елизавета руками обрисовала в воздухе очертания женской фигуры. – Тебя только формы интересуют.
На стоящей у стены картине были изображены мускулистый мужчина и рыжеволосая обворожительная женщина, слившиеся в страстном поцелуе. Из одежды присутствовал лишь кусочек ткани, обернутый вокруг бедер мужчины, едва прикрывая его крепкие ягодицы. Обрамлял всю сцену лесной пейзаж. Внизу на раме была закреплена табличка с надписью «Арес и Афродита».
«Хорошо хоть херувимчиков нет», - кисло подумала Елизавета.
На самом деле она покривила душой, назвав картину мазней. В полотне чувствовалась рука мастера, влюбленные были настолько живыми, что казалось вот-вот сойдут с холста. Именно это и смущало Елизавету.
- Вечно ты тащишь домой всякий хлам, - проворчала она. – В прошлом месяце – ту жуткую статую лошади, теперь – картину. Все-таки вкуса у тебя совсем нет.
Гилберт погрозил ей пальцем.
- Но-но-но, мою коняшку не тронь, она великолепна! И картина отличная. У тебя у самой нет чувства прекрасного.
- Ага, конечно, - фыркнула Хедервари. – Художник, между прочим, вор. Я уверена, что уже где-то видела этот зад… В смысле этот сюжет. И этого мужика.
Гилберт улыбнулся хитрющей улыбкой ребенка, который загадал взрослому сложную загадку и с нетерпением ждет ответа.
- Верно мыслишь, Лизхен. Давай, вспоминай.
Елизавета нахмурилась, машинально потерла пальцем лоб.
- Точно! Такая картина висела в одном из залов Шенбрунна!
- Браво! Ты угадала! Возьми с полки вюрст! – Байльшмидт зааплодировал с преувеличенным восторгом. – Если верить слухам, Родди продал ее, потому что счел слишком вызывающей.
- Понятно, - протянула Елизавета. – А я все гадала, с чего в тебе вдруг проснулся ценитель живописи.
Она уже совершенно не злилась и едва сдержала хихиканье, представив, как Родерих гневно приказывает убрать из своего дворца «непристойность».
- Кстати, - Гилберт прошел к столу, обмакнул перо в чернильницу и, вернувшись к картине, зачеркнул «Афродита» и написал «Афина».
- Вот теперь все правильно, - он удовлетворенно улыбнулся и подмигнул Елизавете.
Та сделала вид, что не поняла намека.
- Ладно, так уж и быть, оставляем картину, - смилостивилась она. – Где ты хочешь ее повесить?
- Как, где? – с деланным изумлением округлил глаза Гилберт. – В спальне, конечно же.
у этого текста даже есть маленький обоснуй У Фридриха Великого была картина изображающая прекрасных мужчину и женщину в объятиях друг друга. Говорят он раньше весела в одном из залов Шенбрунна и Мария-Терезия приказала ее убрать, как непристойную. Отчасти поэтому Фридрих картину и купил
А у этого драблика обоснуя нет, тупо фап на пейринг
Веянья моды.
читать дальшеЗайдя в спальню, Гилберт слегка удивился, обнаружив Елизавету перед зеркалом. С детства в ее характере сохранилось много мальчишеского, она был совершенно равнодушна к дамским увлечениям: нарядам, украшениям. Исключение делалось лишь для цветов – их она обожала и с удовольствием разводила в своем личном маленьком садике, примыкавшем к дворцовому парку. А вот сейчас едва ли уделявшая утреннему туалету пять минут Елизавета сосредоточенно рассматривала свое отражение в огромном зеркале в золоченой раме.
- Привезли мое платье для воскресного бала. Все пытаюсь понять, идет оно мне или нет, - обронила она, даже не взглянув на Гилберта. Она уже давно научилась узнавать его по звуку шагов. Да и кто еще, кроме Байльшмидта мог ввалиться в их спальню без стука? Такому смельчаку грозило близкое знакомство с его шпагой.
- Заказала у лучшей портнихи, - продолжала говорить Хедервари. – Последний писк моды… Не могу же я ударить в грязь лицом на таком важном событии.
Она, наконец, повернулась к Гилберту и демонстративно крутанулась на месте, чтобы он смог лучше рассмотреть темно-зеленое бархатное платье.
- Как тебе?
Байльшмидт был в курсе последних веяний моды: у придворных дам в фаворе прибывали декольте, часто настолько глубокие, что это уже переходило все грани приличия. Гилберта откровенно забавляло, как фрейлины соревнуются между собой в откровенности вырезов, хотя зачастую им было нечего показать. В отличие от Елизаветы.
При взгляде на нее у него на мгновение перехватило дыхание. Глубокое декольте практически полностью обнажало ее пышную грудь. Лишь тянувшиеся по краю ворота белоснежные кружева кокетливо прикрывали округлые холмики. Но они казались такой слабой преградой. Словно легкая морская пена, чуть дунешь - и разлетится, обнажая все самое сокровенное. Гилберт сглотнул: почему-то это выглядело гораздо соблазнительнее полной наготы. Интригующе…
- Эй, Гил, - окликнула его Елизавета. – Чего ты молчишь? Неужели совсем плохо?
- Ага, тебе не идет - сипло прошептал он, шагнув к ней.
- Черт, я так и знала, что модные наряды не для меня, - раздосадовано проворчала Хедервари.
Гилберт тем временем сделал еще шаг.
- А ведь это платье влетело в копеечку.
И еще шажок.
- Интересно, я смогу его вернуть? Я всего один раз его надела…
В этот момент он подошел к ней вплотную.
- Ты не поняла, - серьезно произнес Гилберт. – Платье настолько тебе не идет, что его нужно снять как можно скорее. Немедленно!
Елизавета заглянула ему в глаза и смекнула, в чем дело. Лукаво улыбнувшись, она развела руки.
- Ты ведь мне поможешь? Тут такая сло-о-ожная шнуровка…
- Разберемся, - буркнул Гилберт, проводя рукой по ее спине.
- Только не порви, а то я ведь тебя знаю…
- А вот этого я уже обещать не могу, - широко улыбнулся он.
***
Платье все-таки не пострадало и сейчас мирно лежало в углу. Без девушки, чью красоту оно лишь подчеркивало, это был обычный кусок ткани.
- Знаешь, я думаю, тебе все же придется заказать новый наряд, - заметил Гилберт, нежно проводя кончиками пальцев по обнаженному плечу Елизаветы.
- Почему? – выгнула бровь она. – Мне казалось, тебе понравилось платье.
- Ага, понравилось, настолько, что я не хочу, чтобы тебя в нем видел кто-то, кроме меня.
- Какой же ты все-таки собственник, герр Байльшмидт, - беззлобно фыркнула Елизавета.
- Но за это ты меня и любишь, фройляйн Хедервари.
Об искусстве.
читать дальше- И что это? – хмуро осведомилась Елизавета, скрестив руки на груди.
- Картина, - невозмутимо ответствовал Гилберт.
- Я не слепая, вижу, что картина, - Хедервари потихоньку начинала закипать. – Я спрашиваю, что эта пахабная мазня делает в наших покоях? И если ты ответишь «висит» то, клянусь святым Иштваном, я надену ее тебе на голову.
- Не висит, а пока еще стоит. И никакая это не мазня, - надулся Гилберт. – По-моему, отличная картина! Смотри, какие насыщенные краски! А какие э-м-м… формы.
- Вот именно, - Елизавета руками обрисовала в воздухе очертания женской фигуры. – Тебя только формы интересуют.
На стоящей у стены картине были изображены мускулистый мужчина и рыжеволосая обворожительная женщина, слившиеся в страстном поцелуе. Из одежды присутствовал лишь кусочек ткани, обернутый вокруг бедер мужчины, едва прикрывая его крепкие ягодицы. Обрамлял всю сцену лесной пейзаж. Внизу на раме была закреплена табличка с надписью «Арес и Афродита».
«Хорошо хоть херувимчиков нет», - кисло подумала Елизавета.
На самом деле она покривила душой, назвав картину мазней. В полотне чувствовалась рука мастера, влюбленные были настолько живыми, что казалось вот-вот сойдут с холста. Именно это и смущало Елизавету.
- Вечно ты тащишь домой всякий хлам, - проворчала она. – В прошлом месяце – ту жуткую статую лошади, теперь – картину. Все-таки вкуса у тебя совсем нет.
Гилберт погрозил ей пальцем.
- Но-но-но, мою коняшку не тронь, она великолепна! И картина отличная. У тебя у самой нет чувства прекрасного.
- Ага, конечно, - фыркнула Хедервари. – Художник, между прочим, вор. Я уверена, что уже где-то видела этот зад… В смысле этот сюжет. И этого мужика.
Гилберт улыбнулся хитрющей улыбкой ребенка, который загадал взрослому сложную загадку и с нетерпением ждет ответа.
- Верно мыслишь, Лизхен. Давай, вспоминай.
Елизавета нахмурилась, машинально потерла пальцем лоб.
- Точно! Такая картина висела в одном из залов Шенбрунна!
- Браво! Ты угадала! Возьми с полки вюрст! – Байльшмидт зааплодировал с преувеличенным восторгом. – Если верить слухам, Родди продал ее, потому что счел слишком вызывающей.
- Понятно, - протянула Елизавета. – А я все гадала, с чего в тебе вдруг проснулся ценитель живописи.
Она уже совершенно не злилась и едва сдержала хихиканье, представив, как Родерих гневно приказывает убрать из своего дворца «непристойность».
- Кстати, - Гилберт прошел к столу, обмакнул перо в чернильницу и, вернувшись к картине, зачеркнул «Афродита» и написал «Афина».
- Вот теперь все правильно, - он удовлетворенно улыбнулся и подмигнул Елизавете.
Та сделала вид, что не поняла намека.
- Ладно, так уж и быть, оставляем картину, - смилостивилась она. – Где ты хочешь ее повесить?
- Как, где? – с деланным изумлением округлил глаза Гилберт. – В спальне, конечно же.
у этого текста даже есть маленький обоснуй У Фридриха Великого была картина изображающая прекрасных мужчину и женщину в объятиях друг друга. Говорят он раньше весела в одном из залов Шенбрунна и Мария-Терезия приказала ее убрать, как непристойную. Отчасти поэтому Фридрих картину и купил
А у этого драблика обоснуя нет, тупо фап на пейринг
Веянья моды.
читать дальшеЗайдя в спальню, Гилберт слегка удивился, обнаружив Елизавету перед зеркалом. С детства в ее характере сохранилось много мальчишеского, она был совершенно равнодушна к дамским увлечениям: нарядам, украшениям. Исключение делалось лишь для цветов – их она обожала и с удовольствием разводила в своем личном маленьком садике, примыкавшем к дворцовому парку. А вот сейчас едва ли уделявшая утреннему туалету пять минут Елизавета сосредоточенно рассматривала свое отражение в огромном зеркале в золоченой раме.
- Привезли мое платье для воскресного бала. Все пытаюсь понять, идет оно мне или нет, - обронила она, даже не взглянув на Гилберта. Она уже давно научилась узнавать его по звуку шагов. Да и кто еще, кроме Байльшмидта мог ввалиться в их спальню без стука? Такому смельчаку грозило близкое знакомство с его шпагой.
- Заказала у лучшей портнихи, - продолжала говорить Хедервари. – Последний писк моды… Не могу же я ударить в грязь лицом на таком важном событии.
Она, наконец, повернулась к Гилберту и демонстративно крутанулась на месте, чтобы он смог лучше рассмотреть темно-зеленое бархатное платье.
- Как тебе?
Байльшмидт был в курсе последних веяний моды: у придворных дам в фаворе прибывали декольте, часто настолько глубокие, что это уже переходило все грани приличия. Гилберта откровенно забавляло, как фрейлины соревнуются между собой в откровенности вырезов, хотя зачастую им было нечего показать. В отличие от Елизаветы.
При взгляде на нее у него на мгновение перехватило дыхание. Глубокое декольте практически полностью обнажало ее пышную грудь. Лишь тянувшиеся по краю ворота белоснежные кружева кокетливо прикрывали округлые холмики. Но они казались такой слабой преградой. Словно легкая морская пена, чуть дунешь - и разлетится, обнажая все самое сокровенное. Гилберт сглотнул: почему-то это выглядело гораздо соблазнительнее полной наготы. Интригующе…
- Эй, Гил, - окликнула его Елизавета. – Чего ты молчишь? Неужели совсем плохо?
- Ага, тебе не идет - сипло прошептал он, шагнув к ней.
- Черт, я так и знала, что модные наряды не для меня, - раздосадовано проворчала Хедервари.
Гилберт тем временем сделал еще шаг.
- А ведь это платье влетело в копеечку.
И еще шажок.
- Интересно, я смогу его вернуть? Я всего один раз его надела…
В этот момент он подошел к ней вплотную.
- Ты не поняла, - серьезно произнес Гилберт. – Платье настолько тебе не идет, что его нужно снять как можно скорее. Немедленно!
Елизавета заглянула ему в глаза и смекнула, в чем дело. Лукаво улыбнувшись, она развела руки.
- Ты ведь мне поможешь? Тут такая сло-о-ожная шнуровка…
- Разберемся, - буркнул Гилберт, проводя рукой по ее спине.
- Только не порви, а то я ведь тебя знаю…
- А вот этого я уже обещать не могу, - широко улыбнулся он.
***
Платье все-таки не пострадало и сейчас мирно лежало в углу. Без девушки, чью красоту оно лишь подчеркивало, это был обычный кусок ткани.
- Знаешь, я думаю, тебе все же придется заказать новый наряд, - заметил Гилберт, нежно проводя кончиками пальцев по обнаженному плечу Елизаветы.
- Почему? – выгнула бровь она. – Мне казалось, тебе понравилось платье.
- Ага, понравилось, настолько, что я не хочу, чтобы тебя в нем видел кто-то, кроме меня.
- Какой же ты все-таки собственник, герр Байльшмидт, - беззлобно фыркнула Елизавета.
- Но за это ты меня и любишь, фройляйн Хедервари.
-
-
27.04.2013 в 12:13Чёрт
А "Веянья моды" - это вообще
Гилберт сглотнул: почему-то это выглядело гораздо соблазнительнее полной наготы.
Морри, что ты делаешь, ахаха, ПРОДОЛЖААААЙ! Блин, вот абсолютно солидарна: чуть прикрытая женщина (ну или чуть прикрытый мужчина, справедливости ради) выглядят куда аппетитнее, ибо дают простор фантазии))
-
-
27.04.2013 в 12:17Вот, вот - чуть прикрытая нагота это тайна и загадка) А вообще текст писался под впечатлением от платьев 18 века. А точнее вырезов глубоких) Они прямо так скроены, что дамы в них выглядят мммм... аппетитно)
Спасибо за отзыв
-
-
28.04.2013 в 20:05Тогда у дам было, что из этих аппетитных вырезов показывать)) собственно, это еще одна причина, по которой я не особо одобряю повсеместно сейчас культивируемый идеал в виде женщины весом 40 кг(
-
-
28.04.2013 в 20:28-
-
28.04.2013 в 20:28-
-
28.04.2013 в 21:43Я вот тоже люблю, когда у женщины попа, бюст, талия - женственные формы, короче говоря!
Как в баянистом баяне: я люблю красивых женщин - не в смысле потрахаться, просто люблю))-
-
29.04.2013 в 08:11