Улыбаемся и машем!
Я сейчас не читаю рейтинг, я больше интересуюсь дженом, но замечательная sillvercat пишет рейтинг именно так, как мне нравится, да и гет у нее всегда выходит что надо) Всегда читаю ее с удовльствием.
Знаю, что среди моих ПЧ есть по крайне мере один Робеспьер, поэтому выкладываю ссылку на текст тут, вдруг заинтересует.
13.10.2014 в 22:26Знаю, что среди моих ПЧ есть по крайне мере один Робеспьер, поэтому выкладываю ссылку на текст тут, вдруг заинтересует.
УЗНАТЬ ВСЁ
Название: Узнать всё
Автор: sillvercat
Бета: нету
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Рене (Гюго) / Луиза (f!Робеспьер)
Категория: гет
Жанр: романс, PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Луиза Каннигем терпеть не могла чего-то в жизни НЕ знать, а не знала она плотской любви, пока к ней в сад не спрыгнул человек, которого она спасла от преследователей, а взамен попросила, чтобы он показал ей эту самую непознанную плотскую любовь...
От автора:
Хотела приберечь для будущей ФБ, да ладно, ещё напишу!
Альфийское порно — весело и задорно... радостно пехтериться — самое то для Альфы... я вам как Гюго говорю, НО... почему-то в конце меня пробила самая настоящая бетанская тоска. Чёрт-те-что...
Предупреждение: *машет рукой* опять пираты, чо...
* * *
Луиза Каннингем всегда была очень любознательной и стремилась докопаться до сокровенной сути самых разных вещей. Такой уж она уродилась, и к своим тридцати пяти годам став директрисой первого на Тортуге пансиона для благородных девиц, не растеряла неистребимой детской тяги к получению всё новых и новых знаний о мире, её окружавшем.
Она иногда сожалела о том, что не родилась мужчиной. Ибо мужчине было несоизмеримо проще познавать мир, нежели женщине, во всём от мужчин зависящей. Тем не менее, Луиза этой зависимости как раз благополучно, — или неблагополучно, по мнению кумушек-соседок, — избежала, открыв пансион на деньги, полученные в наследство от почившего батюшки, и так и не вышла замуж, вполне успешно управляясь со вверенными ей подопечными. Многие знатные семьи Тортуги стремились отдать в её пансион своих подросших дочерей, и Луиза, занимаясь любимым делом, своей жизнью была вполне удовлетворена.
Вполне, но не абсолютно.
Она могла бы порассуждать о том, что абсолютной удовлетворённости нет и не может быть в природе, являющейся бесконечно самообновляющимся организмом, но и без того совершенно точно знала, чего именно не хватает в её картине познания мира. Из этой картины выпал достаточно важный сегмент, а именно — плотская любовь.
Луиза с большим скептицизмом относилась ко всяким «романическим чувствам». Возможно, именно поэтому она так и не вышла замуж, хотя, объективно судя, не была некрасива. Сейчас её кожа немного увяла, в тёмно-русых волосах, туго стянутых в пучок, начала проглядывать седина, но в больших карих глазах светились та же любознательность, что и в юности.
Итак, слово «любовь», безусловно, было чересчур романтичным для термина, который подразумевала Луиза, размышляя об этом, но другие термины казались ей вульгарными по отношению к человеческим существам. Человек как-никак являлся венцом Природы — благодаря обладанию Разумом. Акты оплодотворения, которые Луизе случалось наблюдать среди животных, у людей должны были быть сколько-нибудь одухотворены, поэтому слово «любовь» всё-таки наиболее подходило для обозначения таких актов применительно к человеку.
Кстати, самые эти акты не казались ей чем-то грязным или постыдным. Любое живое существо должно было завести потомство, чтобы продлить существование своего вида, на что и были направлены эти акты, только и всего. Появление на свет этого потомства у кошек, собак и коров она тоже видела.
читать дальше
Луиза вовсе не мечтала о том, чтобы заводить потомство, — материнские чувства, если таковые и были, вполне удовлетворялись её питомицами, с которыми хватало хлопот, — но ей не нравилось, что какая-то сторона жизни оставалась для неё совершенно непознанной.
Однажды, напряжённо размышляя надо всем этим, Луиза полола клумбу возле ограды пансиона, — она вообще любила возиться в саду, — торопясь закончить работу до наступления сумерек. Как вдруг позади неё затрещали ветки, и совершенно незнакомый ей парень — рослый, светловолосый, в поношенной одежде — спрыгнул прямо к её ногам, перемахнув через увитую глицинией изгородь так легко, словно был птицей.
Луиза выпрямилась и озадаченно уставилась на незваного гостя, даже не ахнув. Она вообще не привыкла издавать неосмысленных звуков, тем более, что почти не испугалась. Спрыгнувший с изгороди парень по виду был совсем молод, на добрых пятнадцать лет моложе Луизы. Не успев подняться с грядки, в которую упёрся ладонями, он вскинул на Луизу зелёные смешливые глаза и смущённо улыбнулся.
— Je vous demande pardon! Не бойтесь, мэм, — торопливым полушёпотом пробормотал он, оглянувшись по сторонам. — Клянусь Мадонной, я не причиню вам зла.
Луиза прислушалась. По ту сторону изгороди раздался топот сапог, бряцанье оружия и взволнованные бессвязные возгласы, перемежавшиеся непристойной руганью.
Солдаты!
Луиза поморщилась и спросила таким же быстрым полушёпотом:
— Вы беглый каторжник?
Парень замотал головой и коротко ответил:
— Я пират, мэм.
— Вот как, — только и вымолвила Луиза.
И спокойно указала парню на сарай, примыкавший к конюшне, в котором Пьер, их кучер и садовник, держал сено и инструменты.
Ост-Индская торговая компания крепко прижала вольное береговое братство… но жителями Тортуги всё-таки правила не Ост-Индская!
Ей больше ничего не пришлось объяснять. Сверкнув улыбкой, беглец исчез в темноте сарая, а Луиза совершенно невозмутимо и холодно отправила прочь сержанта и троих солдат гарнизонного патруля, постучавших было в ворота.
При желании она могла заморозить любого ледяным презрением. А эти четверо к тому же выглядели совершенно не по уставу: дышали как загнанные лошади, или, точнее, как загнанные потные кабаны, и форменные их мундиры были перемазаны какой-то дрянью.
Солдаты уныло поплелись прочь, а Луиза, пылая любопытством, поспешила к сараю. Из увиденного она сделал определённый вывод, и ей не терпелось удостовериться в его истинности, а также просто посмотреть на беглеца.
— Вы их загнали в какую-то выгребную яму, верно? — с ходу выпалила Луиза, проскользнув в сарай.
Парень, удобно устроившийся на куче соломы, при виде Луизы проворно поднялся и широко ухмыльнулся:
— Угадали!
И прыснул со о смеху, от которого не удержалась и Луиза. Зелёные глаза его азартно сверкали, и он казался совершеннейшим мальчишкой, не старше её учениц.
— Как вас зовут? — спросила она, перестав наконец смеяться, и парень чуть нахмурился:
— Зовите меня Рене, если угодно, мэм, — он вопросительно поднял бровь.
— Каннингем, — подсказала Луиза, решив, что его имя, конечно же, вымышленное.
— Я уйду, как только стемнеет, мадам Каннингем, не беспокойтесь! —горячо заверил он.
— Мадмуазель, — педантично поправила она, глядя на револьверы и кинжал, заткнутые у него за пояс. Несомненно, ему доводилось не раз использовать это оружие в бою. Нет, этот Рене вовсе не был мальчишкой!
— Не беспокойтесь, — мягко повторил он, заметив направление её взгляда, и Луиза покачала головой:
— Я и не беспокоюсь.
Проговорив это, она поняла, что ничуть не покривила душой. Беглый пират явно не представлял опасности ни для неё, ни и её учениц и домочадцев. Он почему-то была в этом уверена.
Как странно…
Тем временем парень, оглядевшись, ухватил с полки забытое Пьером краснобокое яблоко и, подбросив его в руке, с хрустом вонзил в него зубы, смущённо покосившись на Луизу.
Значит, он был голоден?
— Я принесу вам поесть, если хотите, — неловко проговорила Луиза. — Когда стемнеет, и все уснут. Не уходите.
— Вы ангел, мэм, я вас обожаю! — с жаром выпалил Рене, вскинув на неё глаза, и Луиза почувствовала, что краснеет, настолько искренне и пылко это прозвучало.
Она в замешательстве откашлялась, повернулась и быстро зашагала прочь, машинально снимая садовые перчатки, перемазанные землёй и зеленью.
* * *
Мысль, так внезапно пришедшая Луизе в голову, пока она стояла в сарае и смотрела на спасённого ею беглеца, за время обычных ежевечерних забот окончательно сформировалась и стала твёрже граней алмаза.
Едва её ученицы и домочадцы утихомирились, заняв свои постели, Луиза умылась, переоделась в свежую сорочку и домашнее платье и заплела волосы в две косы. А потом прихватила с собой керосиновую лампу, узелок со съестным и отправилась в сарай.
Там было тихо. Рене преспокойно спал, зарывшись в груду соломы, и эта детская беспечность и возмутила, и восхитила Луизу.
Аккуратно пристроив лампу на камнях в углу, она присела на корточки и заглянула ему в лицо — безмятежное остроскулое лицо с россыпью веснушек на переносице и смешно выпяченными во сне губами. Внезапно ресницы его дрогнули, взметнулись, и зелёные глаза уставились прямо в глаза Луизе — тревожно и непонимающе.
— Mon Dieu… это вы, мэм… — с облегчением пробормотал он, мгновенно усевшись, и машинально провёл ладонью по волосам, вытряхивая их них соломинки. В вороте его грубой рубахи поблёскивал серебряный медальон.
— Но это мог быть кто угодно, наш кучер Пьер, например, — резонно попеняла ему Луиза, продолжая в упор его разглядывать. Она понимала, что, должно быть, неприлично эдак пялиться на постороннего человека — мужчину! — но, во-первых, он совершенно не смущался, сидел себе, скрестив босые ноги и улыбаясь ей… а во-вторых, ей хотелось на него смотреть. Да!
— Я б нашёл, что ему соврать, — хмыкнул Рене. Что ж, Луиза в этом нисколько не сомневалась!
Вздохнув, она развязала свой узелок и водрузила парню на колени миску с остатками овсянки, прикрытую ломтем хлеба с беконом, и флягу сидра. Это было всё, что она смогла найти на кухне после ужина, не вызвав недоумённых вопросов кухарки Молли.
Она снова внимательно смотрела, как Рене жадно уничтожает кашу, хлеб и мясо, запивая сидром и рассеянно облизывая пальцы, смотрела, уже совершенно не задумываясь о том, прилично это или нет. Он ел, – как это ни странно, – красиво, так, что на него хотелось смотреть.
Он вообще был красив. Каждое его движение было исполнено какой-то… внутренней музыки, внезапно поняла Луиза. Он, должно быть, замечательно танцевал!
О, что за ерунда приходила ей в голову! Это всё от смятения чувств.
Луиза терпеть не могла смятения чувств.
Рене осушил фляжку до последнего глотка, машинально утёрся рукавом и с улыбкой поглядел на Луизу, явно собираясь подняться на ноги:
— Merci, madame. Я никогда не смогу отплатить вам за вашу доброту!
Голос его дрогнул, и Луиза, решив: «Сейчас или никогда!», выпалила одним духом, невольно протянув руку, чтобы его остановить:
— Сможете, если захотите. Я попрошу вас об услуге, Рене… потому что не могу обратиться с этой просьбой ни к кому другому.
Выпалив это, она затаила дыхание в ожидании ответа. Он недоумённо моргнул и сосредоточенно сдвинул брови:
— Всё, что вам будет угодно, мэм.
Луиза печально покачала головой и укорила:
— Так-таки всё? Вы бросаетесь словами. Мало ли что я могу попросить!
Рене ещё больше нахмурился, из глаз его исчезли смешинки, но он повторил твёрдо и уверенно:
— Всё, что в моих силах, мэм, если вам действительно требуется моя помощь.
Ещё мгновение Луиза смотрела в его серьёзное лицо, а потом проговорила очень тихо и быстро, хотя так же твёрдо, как и он:
— Я хочу, чтобы вы показали мне, что такое плотская любовь.
Она не сомневалась, что, услышав эдакое, он буквально разинет рот. И возможно, расхохочется прямо ей в лицо. Хотя нет, не расхохочется.
Так и случилось. Он действительно разинул рот и распахнул заблестeвшие от изумления глаза. Но не засмеялся, только выдохнул:
— Почему я?
— Я вижу вас первый и последний раз в жизни, — торопливо пояснила Луиза. Сердце у неё заколотилось, и она незаметно прижала локоть к левому боку. Её решение являлось плодом рассудка, чувства в нём не содержалось ни на гран, и глупому сердцу вовсе незачем было так колотиться. — Моё желание продиктовано исключительно разумом. Я всегда стараюсь познать непознанное… опять же в разумных пределах, конечно, — поспешно добавила она, заметив, как дрогнули губы Рене, явно собиравшегося перебить её. — Вы кажетесь мне добрым человеком. И… вы явно понимаете в этом толк. То есть… ну… в этом. В плотской любви… и в женщинах.
Она всё-таки сумела это сформулировать, хоть и покраснела. Какая глупость! Но вполне объяснимая — что за разговоры она вела с мужчиной!
Однако она надеялась, что он поймёт.
— Vertudieu, не совру, если скажу, что мне лестно это слышать, мэм! — живо проговорил он и вдруг взял Луизу за руку. Пальцы у него были горячими и шершавыми. — Но если вы полюбите кого-нибудь… или кто-то полюбит вас? Вы решили отдать свою невинность невесть кому… а ведь вы красавица!
Вот как?! Он действительно так считает?
Луиза ошеломлённо взглянула в его неподдельно взволнованное лицо и как могла спокойно ответила:
— Любовь — это зависимость. Я её не хочу. Но узнать её телом, не узнавая сердцем — хочу. Потому что замужние женщины, даже мои бывшие ученицы, знают то, чего я не знаю, и смотрят на меня с превосходством, потому что я лишена этого знания. Мой опыт неполон, мне необходимо расширить его. Я прошу у вас не любви, а просто… помощи. Вы поможете мне?
Его ресницы вдруг опустились, и Луиза, совершенно изумилась, заметив, как он вспыхнул от смущения — это было видно даже в полутьме сарая — но пальцев, сжимавших её ладонь, не разжал.
— Ох, вы так решительно рассуждаете, мэм, но я… я… ну… просто я мало что смыслю в девственницах. Никогда не связывался с ними, — жалобно пробормотал он, испустив глубокий, почти скорбный вздох и вскинув брови домиком, отчего его симпатичная курносая физиономия превратилась в забавное подобие трагической маски. — Ну что вы смеётесь, мэм? – Голос его преисполнился укоризны.
Луиза и впрямь не сумела удержаться от нервного смешка — так трогательно-беспомощно прозвучало это признание.
— В первый раз всегда больно, а я не люблю причинять боль, особенно женщинам… — нравоучительно добавил Рене и снова вздохнул. — И потом… вы ведь можете понести от меня ребёнка.
— Доводы резонные, — задумчиво согласилась Луиза, чувствуя, как мгновенно согрелась её рука в его ладони и не желая упускать ни крохи этого тепла. — Но я, во-первых, не думаю, что это до такой степени больно, иначе люди вообще бы этим не занимались. Во-вторых, я человек терпеливый. – Это было чистой правдой — Луиза всячески старалась избегать физической боли, но переносила её, тем не менее, стоически. – А в-третьих, мои лунные дни только что миновали… да, я знаю, что это имеет значение, я слышала, как наша кухарка Молли обсуждала с лавочницей разные женские ухищрения, и потом специально расспросила её… — она помедлила и закончила упавшим голосом: — Послушайте, Рене, скажите прямо – я вам нежеланна? Я чересчур стара и некрасива для вас? Вы не хотите меня?
Кажется, он заскрипел зубами. Да, точно заскрипел.
— Что с вами? — растерялась Луиза.
— Это вы-то мне нежеланны?! — прохрипел он сквозь зубы. — Да у меня стояк только от ваших разговоров да рассуждений эдаких!
— У вас — что? — Луиза захлопала глазами, чувствуя себя круглой дурочкой. Она терпеть не могла этого ощущения!
Заметив, что она нахмурилась, Рене стремительно поднялся с соломы и так же легко поднял на ноги Луизу, небрежно отодвинув в сторону звякнувшую посуду. Не выпуская руки Луизы, он осторожно, но решительно положил её ладонь чуть пониже завязки своих поношенных штанов.
— О-о… — только и выдохнула Луиза, – совершенно забыв, что ненавидит бессвязный лепет, – когда под её ладонью что-то ожило, натягивая грубую ткань. — Что это? Что там у вас такое?
— Та часть мужчины, которая стремится проникнуть в женщину, — исчерпывающе объяснил Рене. Глаза его озорно сверкнули. — Что, испугались, мэм? Я же вас предупреждал!
Он разжал пальцы, но Луиза руки не отняла. Она желала немедленно выяснить кое-что не менее животрепещущее, чем то, что так увесисто обозначилось под её неловкой ладонью:
— Я была в музеях, в Европе, и видела статуи, римские и греческие, — проговорила она быстро. — У них ничего подобного там не было!
— А что же у них там было? — осведомился Рене прерывающимся голосом, но не отстранился.
— Листок, — подумав, серьёзно сообщила Луиза, а Рене всё-таки схватил её за руку, сотрясаясь от смеха, и она торопливо зажала ему рот свободной ладонью. — Я имею в виду, что листок совершенно прикрывал… всё!
Теперь Рене держал её за обе руки.
— Вы меня уморите, мэм, — едва выговорил он сквозь смех. — Просто эти ваши… ваши ста… туи давно не хотели женщин, c'est tout!
— Я полагаю, они их никогда не хотели, — резонно заметила Луиза и сама затряслась от смеха, привалившись к его крепкому плечу. Она никогда в жизни не обсуждала такие вопросы с мужчиной и уж тем более так не смеялась! Слышали бы её сейчас кухарка Молли или гувернантка старших девочек мисс Стивенс! Да они решили бы, что Луиза тронулась умом!
Ладони Рене взметнулись к её лицу, плотно обхватив щёки, а его губы вдруг накрыли её смеющийся рот, настойчиво и нежно его лаская. Пальцы у него были всё такими же горячими, а губы — тоже горячими, мягкими и… сладкими. И не только от сидра. Они вообще были сладкими. Как мёд. И они производили… производили такие действия… которые влекли за собой последствия… которых Луиза никак не ожидала!
Она кое-как ухватила связную мысль и воскликнула, тяжело дыша, едва Рене на миг оторвался от неё:
— Послушайте, но это очень странно! У меня всё горит! — Она машинально провела пальцем по припухшим враз губам и осознала, что горели и пульсировали не только губы. — Но… почему? Почему?
Рене потряс головой, словно выныривая из воды, и сипло осведомился, улыбаясь во весь рот:
— Всё — это что?
— Всё — это всё! — отважно отрезала Луиза, но, несмотря на всю эту собранную в кулак отвагу, так и подпрыгнула, когда его ладонь легла ей на грудь, а губы опять приникли к её губам, раскрывая их и жадно исследуя её рот.
— Я, кажется, знаю, почему это происходит, — выпалила Луиза, кое-как отстранившись, и перевела дыхание, крепко прижав его руку к своей груди. — Я думаю, это оттого… оттого, что кровь… приливает к коже, а в некоторых местах кожа просто тоньше… ну а в некоторых местах это вообще… слизистые оболочки…
Застонав, Рене уткнулся носом в её макушку и срывающимся голосом предложил:
— Мэм, я готов служить наглядным пособием для вашей лекции… только давайте разденемся, умоляю вас!
Сердце его тяжело бухало у её плеча.
Луизе прямо жалко его стало — так запалённо он дышал и сжимал кулаки. Она нерешительно взялась за завязки своего простенького домашнего платьица, но Рене оказался куда проворнее неё, в одно мгновение расшнуровав ей корсаж и стянув платье с её плеч. Платье, а потом сорочку.
Боже…
Луиза судорожно закрыла глаза, чувствуя, как его тёплые ладони уверенно скользят вниз по её ногам, освобождая её от подвязок, чулок и туфель. О да, он хорошо умел обращаться со всей этой дамской амуницией! Она и не сомневалась…
Луиза не успела и ахнуть, как его собственные рубаха и штаны, брякнув оружием на ремне, присоединились к груде её одежды. Рене стоял и смотрел на неё, всё так же тяжело дыша — широкая грудь его вздымалась, а глаза светились — наверное, даже ярче керосиновой лампы, — машинально подумала Луиза, поспешно опуская любопытный взгляд к тому месту, которое её больше всего интересовало.
Да, это место и впрямь невозможно было прикрыть никаким листочком! Если на то пошло, оно больше всего напоминало как раз стебель.
Растущий вертикально вверх!
— О-о… — завороженно вздохнула Луиза. Это было далеко не первым произнесённым ею за последние полчаса бессмысленным междометием. Зато следующая фраза оказалась более внятной: — Вы ручаетесь, что поместитесь во мне?
Рене бессильно прислонился к стене, содрогаясь от смеха, и закивал, как китайский болванчик.
— Хотя… — у Луизы прямо ладонь зачесалась от желания потрогать его там, и она не удержалась, крепко обхватив самую интересную часть его тела прямо посередине, поразившись тому, какая она горячая, упругая и… нежная? Да, именно нежная – и твёрдая одновременно! Вот чудеса! — Хотя если учесть, что дети выходят из тела женщины тем же путём, я думаю, вы там поместитесь, Рене… Рене? Рене!
Сарай завертелся перед глазами Луизы, она разжала пальцы, ухватившись теперь за голые плечи Рене, который, не переставая давиться смехом, легко подхватил её и опрокинул прямо в кучу зашуршавшей соломы. И снова накрыл её губы своими, пока его руки нетерпеливо гладили её тело, мяли, тискали и ласкали в таких местах, которых сама Луиза касалась только во время мытья и которые, уж конечно, не видел даже доктор!
– О-ой… – простонала Луиза. – Ой! Ох… Что… ой! М-м…
Она и сама лихорадочно гладила Рене повсюду, докуда могла дотянуться, с восторгом ощущая, насколько его тело отличается от её — его кожа была шелковистой на ощупь, и ладоням так приятно было скользить по ней… но под нею натягивались крепкие, как железо, мускулы. И шрамы – зажившие шрамы метили его тело там и сям.
Луиза снова приглушенно охнула, почувствовав странный томительный трепет глубоко внутри – глубже того места, где сейчас находились его нетерпеливые чуткие пальцы. Словно её тело само стремилось… стремилось раскрыться ему? Боже, да ещё и выделяя при этом какую-то влагу?!
Что он должен был о ней подумать?!
Луиза невольно вся сжалась, испуганно и недоумённо уставившись на Рене и прислушиваясь к своим ощущениям.
Не переставая бережно ласкать её, он вскинул голову и тревожно спросил:
— Больно?
— Нет, — с запинкой отозвалась Луиза, не в силах снять руки с его плеч. — Но… очень непонятно.
Голос её против воли прозвучал жалобно.
— Это ваше тело хочет принять меня, только и всего, мэм, — проговорил Рене с необычайной нежностью. — Вы, что же, никогда не ласкали себя… там?
Луиза покачала головой, которая от новизны всего происходящего совершенно пошла кругом.
— Но в этом нет ничего дурного или постыдного, — прерывисто пробормотал он, утыкаясь в её лоб своим горячим лбом. — Вы просто не знали своего тела. Теперь — знаете, вот и всё.
Он вдруг привстал на коленях, просовывая руки ей под ягодицы, легко приподнял её бёдра и прошептал:
— Вы не передумали?
Не передумала ли она?!
Луиза неистово замотала головой, чувствуя, что горит, как порох, и внутри и снаружи. Как могла она передумать?! Глаза её сами собой закрывались в тягучей и сладостной, как мёд, истоме. Одновременно она стискивала зубы, чтоб не трястись от возбуждения. Всё то, чего она раньше не понимала в книгах, которые читала – о, даже в Библии! – вспыхивало перед нею в полутьме, словно огненные письмена на стене перед царём вавилонским Валтасаром.
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина... Левая рука его у меня под головою, а правой он обнимает меня…»
Свободной рукой Рене вновь нежно огладил её бёдра, разведя колени в стороны как можно шире, так же бережно провёл ладонью по её раскрытой, пульсирующей, пылающей промежности — она не могла видеть, что он делает, но чувствовала каждое касание. И начал медленно, но настойчиво соединяться с нею.
Каким же он всё-таки был большим и как же растягивал её изнутри! Но её плоть оказалась такой податливой, словно и впрямь только и ждала его!
Луиза опять стиснула зубы и зажмурилась, ожидая предсказанной им боли. Но боли не было. Жжение, жар, пульсация — да, но не боль. А потом, когда он наконец перестал сдерживаться, вздёрнул её бёдра ещё выше и принялся двигаться в ней уверенными скользящими движениями, Луиза впервые в жизни перестала отслеживать свои ощущения, настолько много их вдруг стало. Они нахлынули отовсюду, а не только от того места, где соединялись их тела, нахлынули, окончательно захлёстывая её разум, лишая её дыхания, словно она тонула!
Кажется, она закричала от ужаса и восторга, снова вцепляясь в его покрытые испариной плечи, потому что он наклонился и, не переставая неистово двигаться, впился ей в губы новым поцелуем, чтобы заглушить этот крик. А она инстинктивно упёрлась пятками в солому, с таким же восторженным исступлением двигаясь ему навстречу. И наконец изогнулась перетянутой струной, в последнем рывке обхватывая его бёдра своими коленями. Струна лопнула, стремительные горячие волны одна за другой сотрясли всё её тело, уже совершенно не подчинявшееся ей — раз за разом, пока она, вся обмякнув, с бешено стучащим сердцем, не рухнула на солому, хватая воздух пересохшим ртом.
И тогда Рене, гортанно застонав, вырвался из глубины её дрожащего тела, сжал себя ладонью у основания и тоже весь задрожал, запрокинув голову, сведённый мучительной судорогой. Луиза вцепилась ему в локоть, и быстрые горячие капли упали ей на живот.
Так вот как это бывает…
Она, видимо, произнесла это вслух, потому что Рене приоткрыл глаза, глядя на неё всё ещё плывущим, нездешним взором.
И, медленно заулыбавшись, кое-как проговорил:
— Да, мэм… Отсюда и получаются дети... если семя остаётся… внутри женщины.
Луиза вздохнула, неожиданно ощутив щемящую пустоту там, где только что было так горячо, туго и сладко заполнено им, и положила руку себе на живот.
– Вам не больно? – быстро спросил Рене, накрывая её пальцы своими. – У вас кровь…
– Нисколько, – заверила его Луиза, и он облегчённо вздохнул, растягиваясь рядом с нею на соломе.
Кровь – какая ерунда… Она чувствовала себя так легко, словно родилась заново.
— Я вам всё, как надо, показал? Вы узнали всё, что хотели? — лукаво поинтересовался Рене и крепко обнял её за плечи. Глаза его опять светились — мягко и чуть насмешливо. Тыльной стороной руки он убрал с лица Луизы пряди растрёпанных волос — она и не заметила, когда её косы успели расплестись.
О да, она узнала… познала его – как в Библии.
Луиза раздумчиво кивнула и, не выдержав, несмело спросила:
— А я? Я не разочаровала вас?
— Вы красавица! — выпалил он страстно, и Луиза, вспыхнув, всем сердцем почувствовала, что он не лжёт. — Вы — огонь, клянусь Мадонной! Вы могли бы составить счастье любому мужчине, мэм!
— Луиза, — поправила Луиза, и он, моргнув, разулыбался счастливо, будто подарок получил. Но тут же посерьёзнел, когда она решительно сказала: — Мне не встретился мужчина, которого я стремилась бы… осчастливить, да я его и не ищу. Меня абсолютно устраивает моя жизнь, и я не собираюсь её менять.
— Абсолютно? — тихо спросил он, и Луиза недрогнувшим голосом подтвердила:
— Да. Моя свобода и моё дело для меня важнее всего. — Она вскинула голову, всматриваясь в его глаза: — Вы меня понимаете.
Это был не вопрос, а утверждение, и он кивнул в ответ:
— Да. Bien sûr, я понимаю… Луиза.
Собственное имя в его устах показалось ей таким красивым…
Она порывисто перевернулась на живот и приподнялась на локтях, продолжая смотреть ему в лицо — теперь для того, чтобы запомнить каждую чёрточку — ясные глаза, блестевшие из-под спутанных прядей светлых волос, впалые щеки, чуть вздёрнутый нос и щедрый рот.
— Я вас никогда не забуду, — горячо прошептала она. — Спасибо за то, что показали мне моё тело… открыли мне все его тайны. Сомневаюсь, что у кого-нибудь другого это получилось бы лучше. — Он протестующе мотнул головой, и Луиза накрыла ему рот ладонью, с удовольствием ощущая нежность его губ под своими пальцами. — Если… то есть когда, — поправилась она честно, — когда я буду себя ласкать, то буду думать только о вас, вот и всё.
— Mon Dieu… — простонал он, пылко поцеловав её ладонь и отняв её от своих губ. — Что вы вытворяете со мной, Луиза? Вы что, с ума хотите меня свести? Зачем вы это сказали?!
— А что такое? — невинно захлопала она глазами. Теперь её ладонь заскользила по его животу — всё ниже и ниже. — Ах, вот оно что… Вас так возбуждают мои слова? — Она засмеялась, опьянённая своей властью над ним, властью над мужчиной, впервые испытанной. — Но вы же не торопитесь? Вы не уйдёте прямо сейчас? Мы успеем сделать это ещё раз, ну скажите же, скажите!
Она упала ему на грудь, брыкаясь и хохоча, когда он порывисто притянул её к себе, зажимая рот новым поцелуем.
Они успели сделать «это» ещё дважды, и когда на рассвете Рене помогал Луизе облачаться в сорочку, платье, чулки и туфли, её пошатывало из стороны в сторону от изнеможения. Она, не переставая счастливо смеяться, цеплялась за его плечо, пока он выбирал из её волос соломинки и благодарно целовал в губы, в щёку, в шею и снова в губы.
— Мы ещё увидимся когда-нибудь, Рене? — задыхаясь, вымолвила она, когда он с неохотой отпустил её.
— Peut être… быть может, — хрипло отозвался он, глядя на неё с улыбкой и любуясь ею. Луиза чувствовала, что глаза её сияют, лицо разгорелось, а губы, исцелованные им, цветут, как маки. Ей не нужно было смотреться в зеркало, чтобы понять это.
Она, как в зеркале, отражалась в его глазах.
И знала, что никогда, никогда его не забудет. Даже если пройдёт сто лет, даже если ей встретится другой мужчина, если она выйдёт замуж, если у неё родится дитя…
Она не забудет.
— Будь счастлива, ma fleur, — сказал он негромко, и она поспешила к дому, не оборачиваясь, но чувствуя на себе его неотрывный взгляд.
Теперь она знала всё.
URL записиНазвание: Узнать всё
Автор: sillvercat
Бета: нету
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Рене (Гюго) / Луиза (f!Робеспьер)
Категория: гет
Жанр: романс, PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Луиза Каннигем терпеть не могла чего-то в жизни НЕ знать, а не знала она плотской любви, пока к ней в сад не спрыгнул человек, которого она спасла от преследователей, а взамен попросила, чтобы он показал ей эту самую непознанную плотскую любовь...
От автора:
Хотела приберечь для будущей ФБ, да ладно, ещё напишу!
Альфийское порно — весело и задорно... радостно пехтериться — самое то для Альфы... я вам как Гюго говорю, НО... почему-то в конце меня пробила самая настоящая бетанская тоска. Чёрт-те-что...
Предупреждение: *машет рукой* опять пираты, чо...
* * *
Луиза Каннингем всегда была очень любознательной и стремилась докопаться до сокровенной сути самых разных вещей. Такой уж она уродилась, и к своим тридцати пяти годам став директрисой первого на Тортуге пансиона для благородных девиц, не растеряла неистребимой детской тяги к получению всё новых и новых знаний о мире, её окружавшем.
Она иногда сожалела о том, что не родилась мужчиной. Ибо мужчине было несоизмеримо проще познавать мир, нежели женщине, во всём от мужчин зависящей. Тем не менее, Луиза этой зависимости как раз благополучно, — или неблагополучно, по мнению кумушек-соседок, — избежала, открыв пансион на деньги, полученные в наследство от почившего батюшки, и так и не вышла замуж, вполне успешно управляясь со вверенными ей подопечными. Многие знатные семьи Тортуги стремились отдать в её пансион своих подросших дочерей, и Луиза, занимаясь любимым делом, своей жизнью была вполне удовлетворена.
Вполне, но не абсолютно.
Она могла бы порассуждать о том, что абсолютной удовлетворённости нет и не может быть в природе, являющейся бесконечно самообновляющимся организмом, но и без того совершенно точно знала, чего именно не хватает в её картине познания мира. Из этой картины выпал достаточно важный сегмент, а именно — плотская любовь.
Луиза с большим скептицизмом относилась ко всяким «романическим чувствам». Возможно, именно поэтому она так и не вышла замуж, хотя, объективно судя, не была некрасива. Сейчас её кожа немного увяла, в тёмно-русых волосах, туго стянутых в пучок, начала проглядывать седина, но в больших карих глазах светились та же любознательность, что и в юности.
Итак, слово «любовь», безусловно, было чересчур романтичным для термина, который подразумевала Луиза, размышляя об этом, но другие термины казались ей вульгарными по отношению к человеческим существам. Человек как-никак являлся венцом Природы — благодаря обладанию Разумом. Акты оплодотворения, которые Луизе случалось наблюдать среди животных, у людей должны были быть сколько-нибудь одухотворены, поэтому слово «любовь» всё-таки наиболее подходило для обозначения таких актов применительно к человеку.
Кстати, самые эти акты не казались ей чем-то грязным или постыдным. Любое живое существо должно было завести потомство, чтобы продлить существование своего вида, на что и были направлены эти акты, только и всего. Появление на свет этого потомства у кошек, собак и коров она тоже видела.
читать дальше
Луиза вовсе не мечтала о том, чтобы заводить потомство, — материнские чувства, если таковые и были, вполне удовлетворялись её питомицами, с которыми хватало хлопот, — но ей не нравилось, что какая-то сторона жизни оставалась для неё совершенно непознанной.
Однажды, напряжённо размышляя надо всем этим, Луиза полола клумбу возле ограды пансиона, — она вообще любила возиться в саду, — торопясь закончить работу до наступления сумерек. Как вдруг позади неё затрещали ветки, и совершенно незнакомый ей парень — рослый, светловолосый, в поношенной одежде — спрыгнул прямо к её ногам, перемахнув через увитую глицинией изгородь так легко, словно был птицей.
Луиза выпрямилась и озадаченно уставилась на незваного гостя, даже не ахнув. Она вообще не привыкла издавать неосмысленных звуков, тем более, что почти не испугалась. Спрыгнувший с изгороди парень по виду был совсем молод, на добрых пятнадцать лет моложе Луизы. Не успев подняться с грядки, в которую упёрся ладонями, он вскинул на Луизу зелёные смешливые глаза и смущённо улыбнулся.
— Je vous demande pardon! Не бойтесь, мэм, — торопливым полушёпотом пробормотал он, оглянувшись по сторонам. — Клянусь Мадонной, я не причиню вам зла.
Луиза прислушалась. По ту сторону изгороди раздался топот сапог, бряцанье оружия и взволнованные бессвязные возгласы, перемежавшиеся непристойной руганью.
Солдаты!
Луиза поморщилась и спросила таким же быстрым полушёпотом:
— Вы беглый каторжник?
Парень замотал головой и коротко ответил:
— Я пират, мэм.
— Вот как, — только и вымолвила Луиза.
И спокойно указала парню на сарай, примыкавший к конюшне, в котором Пьер, их кучер и садовник, держал сено и инструменты.
Ост-Индская торговая компания крепко прижала вольное береговое братство… но жителями Тортуги всё-таки правила не Ост-Индская!
Ей больше ничего не пришлось объяснять. Сверкнув улыбкой, беглец исчез в темноте сарая, а Луиза совершенно невозмутимо и холодно отправила прочь сержанта и троих солдат гарнизонного патруля, постучавших было в ворота.
При желании она могла заморозить любого ледяным презрением. А эти четверо к тому же выглядели совершенно не по уставу: дышали как загнанные лошади, или, точнее, как загнанные потные кабаны, и форменные их мундиры были перемазаны какой-то дрянью.
Солдаты уныло поплелись прочь, а Луиза, пылая любопытством, поспешила к сараю. Из увиденного она сделал определённый вывод, и ей не терпелось удостовериться в его истинности, а также просто посмотреть на беглеца.
— Вы их загнали в какую-то выгребную яму, верно? — с ходу выпалила Луиза, проскользнув в сарай.
Парень, удобно устроившийся на куче соломы, при виде Луизы проворно поднялся и широко ухмыльнулся:
— Угадали!
И прыснул со о смеху, от которого не удержалась и Луиза. Зелёные глаза его азартно сверкали, и он казался совершеннейшим мальчишкой, не старше её учениц.
— Как вас зовут? — спросила она, перестав наконец смеяться, и парень чуть нахмурился:
— Зовите меня Рене, если угодно, мэм, — он вопросительно поднял бровь.
— Каннингем, — подсказала Луиза, решив, что его имя, конечно же, вымышленное.
— Я уйду, как только стемнеет, мадам Каннингем, не беспокойтесь! —горячо заверил он.
— Мадмуазель, — педантично поправила она, глядя на револьверы и кинжал, заткнутые у него за пояс. Несомненно, ему доводилось не раз использовать это оружие в бою. Нет, этот Рене вовсе не был мальчишкой!
— Не беспокойтесь, — мягко повторил он, заметив направление её взгляда, и Луиза покачала головой:
— Я и не беспокоюсь.
Проговорив это, она поняла, что ничуть не покривила душой. Беглый пират явно не представлял опасности ни для неё, ни и её учениц и домочадцев. Он почему-то была в этом уверена.
Как странно…
Тем временем парень, оглядевшись, ухватил с полки забытое Пьером краснобокое яблоко и, подбросив его в руке, с хрустом вонзил в него зубы, смущённо покосившись на Луизу.
Значит, он был голоден?
— Я принесу вам поесть, если хотите, — неловко проговорила Луиза. — Когда стемнеет, и все уснут. Не уходите.
— Вы ангел, мэм, я вас обожаю! — с жаром выпалил Рене, вскинув на неё глаза, и Луиза почувствовала, что краснеет, настолько искренне и пылко это прозвучало.
Она в замешательстве откашлялась, повернулась и быстро зашагала прочь, машинально снимая садовые перчатки, перемазанные землёй и зеленью.
* * *
Мысль, так внезапно пришедшая Луизе в голову, пока она стояла в сарае и смотрела на спасённого ею беглеца, за время обычных ежевечерних забот окончательно сформировалась и стала твёрже граней алмаза.
Едва её ученицы и домочадцы утихомирились, заняв свои постели, Луиза умылась, переоделась в свежую сорочку и домашнее платье и заплела волосы в две косы. А потом прихватила с собой керосиновую лампу, узелок со съестным и отправилась в сарай.
Там было тихо. Рене преспокойно спал, зарывшись в груду соломы, и эта детская беспечность и возмутила, и восхитила Луизу.
Аккуратно пристроив лампу на камнях в углу, она присела на корточки и заглянула ему в лицо — безмятежное остроскулое лицо с россыпью веснушек на переносице и смешно выпяченными во сне губами. Внезапно ресницы его дрогнули, взметнулись, и зелёные глаза уставились прямо в глаза Луизе — тревожно и непонимающе.
— Mon Dieu… это вы, мэм… — с облегчением пробормотал он, мгновенно усевшись, и машинально провёл ладонью по волосам, вытряхивая их них соломинки. В вороте его грубой рубахи поблёскивал серебряный медальон.
— Но это мог быть кто угодно, наш кучер Пьер, например, — резонно попеняла ему Луиза, продолжая в упор его разглядывать. Она понимала, что, должно быть, неприлично эдак пялиться на постороннего человека — мужчину! — но, во-первых, он совершенно не смущался, сидел себе, скрестив босые ноги и улыбаясь ей… а во-вторых, ей хотелось на него смотреть. Да!
— Я б нашёл, что ему соврать, — хмыкнул Рене. Что ж, Луиза в этом нисколько не сомневалась!
Вздохнув, она развязала свой узелок и водрузила парню на колени миску с остатками овсянки, прикрытую ломтем хлеба с беконом, и флягу сидра. Это было всё, что она смогла найти на кухне после ужина, не вызвав недоумённых вопросов кухарки Молли.
Она снова внимательно смотрела, как Рене жадно уничтожает кашу, хлеб и мясо, запивая сидром и рассеянно облизывая пальцы, смотрела, уже совершенно не задумываясь о том, прилично это или нет. Он ел, – как это ни странно, – красиво, так, что на него хотелось смотреть.
Он вообще был красив. Каждое его движение было исполнено какой-то… внутренней музыки, внезапно поняла Луиза. Он, должно быть, замечательно танцевал!
О, что за ерунда приходила ей в голову! Это всё от смятения чувств.
Луиза терпеть не могла смятения чувств.
Рене осушил фляжку до последнего глотка, машинально утёрся рукавом и с улыбкой поглядел на Луизу, явно собираясь подняться на ноги:
— Merci, madame. Я никогда не смогу отплатить вам за вашу доброту!
Голос его дрогнул, и Луиза, решив: «Сейчас или никогда!», выпалила одним духом, невольно протянув руку, чтобы его остановить:
— Сможете, если захотите. Я попрошу вас об услуге, Рене… потому что не могу обратиться с этой просьбой ни к кому другому.
Выпалив это, она затаила дыхание в ожидании ответа. Он недоумённо моргнул и сосредоточенно сдвинул брови:
— Всё, что вам будет угодно, мэм.
Луиза печально покачала головой и укорила:
— Так-таки всё? Вы бросаетесь словами. Мало ли что я могу попросить!
Рене ещё больше нахмурился, из глаз его исчезли смешинки, но он повторил твёрдо и уверенно:
— Всё, что в моих силах, мэм, если вам действительно требуется моя помощь.
Ещё мгновение Луиза смотрела в его серьёзное лицо, а потом проговорила очень тихо и быстро, хотя так же твёрдо, как и он:
— Я хочу, чтобы вы показали мне, что такое плотская любовь.
Она не сомневалась, что, услышав эдакое, он буквально разинет рот. И возможно, расхохочется прямо ей в лицо. Хотя нет, не расхохочется.
Так и случилось. Он действительно разинул рот и распахнул заблестeвшие от изумления глаза. Но не засмеялся, только выдохнул:
— Почему я?
— Я вижу вас первый и последний раз в жизни, — торопливо пояснила Луиза. Сердце у неё заколотилось, и она незаметно прижала локоть к левому боку. Её решение являлось плодом рассудка, чувства в нём не содержалось ни на гран, и глупому сердцу вовсе незачем было так колотиться. — Моё желание продиктовано исключительно разумом. Я всегда стараюсь познать непознанное… опять же в разумных пределах, конечно, — поспешно добавила она, заметив, как дрогнули губы Рене, явно собиравшегося перебить её. — Вы кажетесь мне добрым человеком. И… вы явно понимаете в этом толк. То есть… ну… в этом. В плотской любви… и в женщинах.
Она всё-таки сумела это сформулировать, хоть и покраснела. Какая глупость! Но вполне объяснимая — что за разговоры она вела с мужчиной!
Однако она надеялась, что он поймёт.
— Vertudieu, не совру, если скажу, что мне лестно это слышать, мэм! — живо проговорил он и вдруг взял Луизу за руку. Пальцы у него были горячими и шершавыми. — Но если вы полюбите кого-нибудь… или кто-то полюбит вас? Вы решили отдать свою невинность невесть кому… а ведь вы красавица!
Вот как?! Он действительно так считает?
Луиза ошеломлённо взглянула в его неподдельно взволнованное лицо и как могла спокойно ответила:
— Любовь — это зависимость. Я её не хочу. Но узнать её телом, не узнавая сердцем — хочу. Потому что замужние женщины, даже мои бывшие ученицы, знают то, чего я не знаю, и смотрят на меня с превосходством, потому что я лишена этого знания. Мой опыт неполон, мне необходимо расширить его. Я прошу у вас не любви, а просто… помощи. Вы поможете мне?
Его ресницы вдруг опустились, и Луиза, совершенно изумилась, заметив, как он вспыхнул от смущения — это было видно даже в полутьме сарая — но пальцев, сжимавших её ладонь, не разжал.
— Ох, вы так решительно рассуждаете, мэм, но я… я… ну… просто я мало что смыслю в девственницах. Никогда не связывался с ними, — жалобно пробормотал он, испустив глубокий, почти скорбный вздох и вскинув брови домиком, отчего его симпатичная курносая физиономия превратилась в забавное подобие трагической маски. — Ну что вы смеётесь, мэм? – Голос его преисполнился укоризны.
Луиза и впрямь не сумела удержаться от нервного смешка — так трогательно-беспомощно прозвучало это признание.
— В первый раз всегда больно, а я не люблю причинять боль, особенно женщинам… — нравоучительно добавил Рене и снова вздохнул. — И потом… вы ведь можете понести от меня ребёнка.
— Доводы резонные, — задумчиво согласилась Луиза, чувствуя, как мгновенно согрелась её рука в его ладони и не желая упускать ни крохи этого тепла. — Но я, во-первых, не думаю, что это до такой степени больно, иначе люди вообще бы этим не занимались. Во-вторых, я человек терпеливый. – Это было чистой правдой — Луиза всячески старалась избегать физической боли, но переносила её, тем не менее, стоически. – А в-третьих, мои лунные дни только что миновали… да, я знаю, что это имеет значение, я слышала, как наша кухарка Молли обсуждала с лавочницей разные женские ухищрения, и потом специально расспросила её… — она помедлила и закончила упавшим голосом: — Послушайте, Рене, скажите прямо – я вам нежеланна? Я чересчур стара и некрасива для вас? Вы не хотите меня?
Кажется, он заскрипел зубами. Да, точно заскрипел.
— Что с вами? — растерялась Луиза.
— Это вы-то мне нежеланны?! — прохрипел он сквозь зубы. — Да у меня стояк только от ваших разговоров да рассуждений эдаких!
— У вас — что? — Луиза захлопала глазами, чувствуя себя круглой дурочкой. Она терпеть не могла этого ощущения!
Заметив, что она нахмурилась, Рене стремительно поднялся с соломы и так же легко поднял на ноги Луизу, небрежно отодвинув в сторону звякнувшую посуду. Не выпуская руки Луизы, он осторожно, но решительно положил её ладонь чуть пониже завязки своих поношенных штанов.
— О-о… — только и выдохнула Луиза, – совершенно забыв, что ненавидит бессвязный лепет, – когда под её ладонью что-то ожило, натягивая грубую ткань. — Что это? Что там у вас такое?
— Та часть мужчины, которая стремится проникнуть в женщину, — исчерпывающе объяснил Рене. Глаза его озорно сверкнули. — Что, испугались, мэм? Я же вас предупреждал!
Он разжал пальцы, но Луиза руки не отняла. Она желала немедленно выяснить кое-что не менее животрепещущее, чем то, что так увесисто обозначилось под её неловкой ладонью:
— Я была в музеях, в Европе, и видела статуи, римские и греческие, — проговорила она быстро. — У них ничего подобного там не было!
— А что же у них там было? — осведомился Рене прерывающимся голосом, но не отстранился.
— Листок, — подумав, серьёзно сообщила Луиза, а Рене всё-таки схватил её за руку, сотрясаясь от смеха, и она торопливо зажала ему рот свободной ладонью. — Я имею в виду, что листок совершенно прикрывал… всё!
Теперь Рене держал её за обе руки.
— Вы меня уморите, мэм, — едва выговорил он сквозь смех. — Просто эти ваши… ваши ста… туи давно не хотели женщин, c'est tout!
— Я полагаю, они их никогда не хотели, — резонно заметила Луиза и сама затряслась от смеха, привалившись к его крепкому плечу. Она никогда в жизни не обсуждала такие вопросы с мужчиной и уж тем более так не смеялась! Слышали бы её сейчас кухарка Молли или гувернантка старших девочек мисс Стивенс! Да они решили бы, что Луиза тронулась умом!
Ладони Рене взметнулись к её лицу, плотно обхватив щёки, а его губы вдруг накрыли её смеющийся рот, настойчиво и нежно его лаская. Пальцы у него были всё такими же горячими, а губы — тоже горячими, мягкими и… сладкими. И не только от сидра. Они вообще были сладкими. Как мёд. И они производили… производили такие действия… которые влекли за собой последствия… которых Луиза никак не ожидала!
Она кое-как ухватила связную мысль и воскликнула, тяжело дыша, едва Рене на миг оторвался от неё:
— Послушайте, но это очень странно! У меня всё горит! — Она машинально провела пальцем по припухшим враз губам и осознала, что горели и пульсировали не только губы. — Но… почему? Почему?
Рене потряс головой, словно выныривая из воды, и сипло осведомился, улыбаясь во весь рот:
— Всё — это что?
— Всё — это всё! — отважно отрезала Луиза, но, несмотря на всю эту собранную в кулак отвагу, так и подпрыгнула, когда его ладонь легла ей на грудь, а губы опять приникли к её губам, раскрывая их и жадно исследуя её рот.
— Я, кажется, знаю, почему это происходит, — выпалила Луиза, кое-как отстранившись, и перевела дыхание, крепко прижав его руку к своей груди. — Я думаю, это оттого… оттого, что кровь… приливает к коже, а в некоторых местах кожа просто тоньше… ну а в некоторых местах это вообще… слизистые оболочки…
Застонав, Рене уткнулся носом в её макушку и срывающимся голосом предложил:
— Мэм, я готов служить наглядным пособием для вашей лекции… только давайте разденемся, умоляю вас!
Сердце его тяжело бухало у её плеча.
Луизе прямо жалко его стало — так запалённо он дышал и сжимал кулаки. Она нерешительно взялась за завязки своего простенького домашнего платьица, но Рене оказался куда проворнее неё, в одно мгновение расшнуровав ей корсаж и стянув платье с её плеч. Платье, а потом сорочку.
Боже…
Луиза судорожно закрыла глаза, чувствуя, как его тёплые ладони уверенно скользят вниз по её ногам, освобождая её от подвязок, чулок и туфель. О да, он хорошо умел обращаться со всей этой дамской амуницией! Она и не сомневалась…
Луиза не успела и ахнуть, как его собственные рубаха и штаны, брякнув оружием на ремне, присоединились к груде её одежды. Рене стоял и смотрел на неё, всё так же тяжело дыша — широкая грудь его вздымалась, а глаза светились — наверное, даже ярче керосиновой лампы, — машинально подумала Луиза, поспешно опуская любопытный взгляд к тому месту, которое её больше всего интересовало.
Да, это место и впрямь невозможно было прикрыть никаким листочком! Если на то пошло, оно больше всего напоминало как раз стебель.
Растущий вертикально вверх!
— О-о… — завороженно вздохнула Луиза. Это было далеко не первым произнесённым ею за последние полчаса бессмысленным междометием. Зато следующая фраза оказалась более внятной: — Вы ручаетесь, что поместитесь во мне?
Рене бессильно прислонился к стене, содрогаясь от смеха, и закивал, как китайский болванчик.
— Хотя… — у Луизы прямо ладонь зачесалась от желания потрогать его там, и она не удержалась, крепко обхватив самую интересную часть его тела прямо посередине, поразившись тому, какая она горячая, упругая и… нежная? Да, именно нежная – и твёрдая одновременно! Вот чудеса! — Хотя если учесть, что дети выходят из тела женщины тем же путём, я думаю, вы там поместитесь, Рене… Рене? Рене!
Сарай завертелся перед глазами Луизы, она разжала пальцы, ухватившись теперь за голые плечи Рене, который, не переставая давиться смехом, легко подхватил её и опрокинул прямо в кучу зашуршавшей соломы. И снова накрыл её губы своими, пока его руки нетерпеливо гладили её тело, мяли, тискали и ласкали в таких местах, которых сама Луиза касалась только во время мытья и которые, уж конечно, не видел даже доктор!
– О-ой… – простонала Луиза. – Ой! Ох… Что… ой! М-м…
Она и сама лихорадочно гладила Рене повсюду, докуда могла дотянуться, с восторгом ощущая, насколько его тело отличается от её — его кожа была шелковистой на ощупь, и ладоням так приятно было скользить по ней… но под нею натягивались крепкие, как железо, мускулы. И шрамы – зажившие шрамы метили его тело там и сям.
Луиза снова приглушенно охнула, почувствовав странный томительный трепет глубоко внутри – глубже того места, где сейчас находились его нетерпеливые чуткие пальцы. Словно её тело само стремилось… стремилось раскрыться ему? Боже, да ещё и выделяя при этом какую-то влагу?!
Что он должен был о ней подумать?!
Луиза невольно вся сжалась, испуганно и недоумённо уставившись на Рене и прислушиваясь к своим ощущениям.
Не переставая бережно ласкать её, он вскинул голову и тревожно спросил:
— Больно?
— Нет, — с запинкой отозвалась Луиза, не в силах снять руки с его плеч. — Но… очень непонятно.
Голос её против воли прозвучал жалобно.
— Это ваше тело хочет принять меня, только и всего, мэм, — проговорил Рене с необычайной нежностью. — Вы, что же, никогда не ласкали себя… там?
Луиза покачала головой, которая от новизны всего происходящего совершенно пошла кругом.
— Но в этом нет ничего дурного или постыдного, — прерывисто пробормотал он, утыкаясь в её лоб своим горячим лбом. — Вы просто не знали своего тела. Теперь — знаете, вот и всё.
Он вдруг привстал на коленях, просовывая руки ей под ягодицы, легко приподнял её бёдра и прошептал:
— Вы не передумали?
Не передумала ли она?!
Луиза неистово замотала головой, чувствуя, что горит, как порох, и внутри и снаружи. Как могла она передумать?! Глаза её сами собой закрывались в тягучей и сладостной, как мёд, истоме. Одновременно она стискивала зубы, чтоб не трястись от возбуждения. Всё то, чего она раньше не понимала в книгах, которые читала – о, даже в Библии! – вспыхивало перед нею в полутьме, словно огненные письмена на стене перед царём вавилонским Валтасаром.
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина... Левая рука его у меня под головою, а правой он обнимает меня…»
Свободной рукой Рене вновь нежно огладил её бёдра, разведя колени в стороны как можно шире, так же бережно провёл ладонью по её раскрытой, пульсирующей, пылающей промежности — она не могла видеть, что он делает, но чувствовала каждое касание. И начал медленно, но настойчиво соединяться с нею.
Каким же он всё-таки был большим и как же растягивал её изнутри! Но её плоть оказалась такой податливой, словно и впрямь только и ждала его!
Луиза опять стиснула зубы и зажмурилась, ожидая предсказанной им боли. Но боли не было. Жжение, жар, пульсация — да, но не боль. А потом, когда он наконец перестал сдерживаться, вздёрнул её бёдра ещё выше и принялся двигаться в ней уверенными скользящими движениями, Луиза впервые в жизни перестала отслеживать свои ощущения, настолько много их вдруг стало. Они нахлынули отовсюду, а не только от того места, где соединялись их тела, нахлынули, окончательно захлёстывая её разум, лишая её дыхания, словно она тонула!
Кажется, она закричала от ужаса и восторга, снова вцепляясь в его покрытые испариной плечи, потому что он наклонился и, не переставая неистово двигаться, впился ей в губы новым поцелуем, чтобы заглушить этот крик. А она инстинктивно упёрлась пятками в солому, с таким же восторженным исступлением двигаясь ему навстречу. И наконец изогнулась перетянутой струной, в последнем рывке обхватывая его бёдра своими коленями. Струна лопнула, стремительные горячие волны одна за другой сотрясли всё её тело, уже совершенно не подчинявшееся ей — раз за разом, пока она, вся обмякнув, с бешено стучащим сердцем, не рухнула на солому, хватая воздух пересохшим ртом.
И тогда Рене, гортанно застонав, вырвался из глубины её дрожащего тела, сжал себя ладонью у основания и тоже весь задрожал, запрокинув голову, сведённый мучительной судорогой. Луиза вцепилась ему в локоть, и быстрые горячие капли упали ей на живот.
Так вот как это бывает…
Она, видимо, произнесла это вслух, потому что Рене приоткрыл глаза, глядя на неё всё ещё плывущим, нездешним взором.
И, медленно заулыбавшись, кое-как проговорил:
— Да, мэм… Отсюда и получаются дети... если семя остаётся… внутри женщины.
Луиза вздохнула, неожиданно ощутив щемящую пустоту там, где только что было так горячо, туго и сладко заполнено им, и положила руку себе на живот.
– Вам не больно? – быстро спросил Рене, накрывая её пальцы своими. – У вас кровь…
– Нисколько, – заверила его Луиза, и он облегчённо вздохнул, растягиваясь рядом с нею на соломе.
Кровь – какая ерунда… Она чувствовала себя так легко, словно родилась заново.
— Я вам всё, как надо, показал? Вы узнали всё, что хотели? — лукаво поинтересовался Рене и крепко обнял её за плечи. Глаза его опять светились — мягко и чуть насмешливо. Тыльной стороной руки он убрал с лица Луизы пряди растрёпанных волос — она и не заметила, когда её косы успели расплестись.
О да, она узнала… познала его – как в Библии.
Луиза раздумчиво кивнула и, не выдержав, несмело спросила:
— А я? Я не разочаровала вас?
— Вы красавица! — выпалил он страстно, и Луиза, вспыхнув, всем сердцем почувствовала, что он не лжёт. — Вы — огонь, клянусь Мадонной! Вы могли бы составить счастье любому мужчине, мэм!
— Луиза, — поправила Луиза, и он, моргнув, разулыбался счастливо, будто подарок получил. Но тут же посерьёзнел, когда она решительно сказала: — Мне не встретился мужчина, которого я стремилась бы… осчастливить, да я его и не ищу. Меня абсолютно устраивает моя жизнь, и я не собираюсь её менять.
— Абсолютно? — тихо спросил он, и Луиза недрогнувшим голосом подтвердила:
— Да. Моя свобода и моё дело для меня важнее всего. — Она вскинула голову, всматриваясь в его глаза: — Вы меня понимаете.
Это был не вопрос, а утверждение, и он кивнул в ответ:
— Да. Bien sûr, я понимаю… Луиза.
Собственное имя в его устах показалось ей таким красивым…
Она порывисто перевернулась на живот и приподнялась на локтях, продолжая смотреть ему в лицо — теперь для того, чтобы запомнить каждую чёрточку — ясные глаза, блестевшие из-под спутанных прядей светлых волос, впалые щеки, чуть вздёрнутый нос и щедрый рот.
— Я вас никогда не забуду, — горячо прошептала она. — Спасибо за то, что показали мне моё тело… открыли мне все его тайны. Сомневаюсь, что у кого-нибудь другого это получилось бы лучше. — Он протестующе мотнул головой, и Луиза накрыла ему рот ладонью, с удовольствием ощущая нежность его губ под своими пальцами. — Если… то есть когда, — поправилась она честно, — когда я буду себя ласкать, то буду думать только о вас, вот и всё.
— Mon Dieu… — простонал он, пылко поцеловав её ладонь и отняв её от своих губ. — Что вы вытворяете со мной, Луиза? Вы что, с ума хотите меня свести? Зачем вы это сказали?!
— А что такое? — невинно захлопала она глазами. Теперь её ладонь заскользила по его животу — всё ниже и ниже. — Ах, вот оно что… Вас так возбуждают мои слова? — Она засмеялась, опьянённая своей властью над ним, властью над мужчиной, впервые испытанной. — Но вы же не торопитесь? Вы не уйдёте прямо сейчас? Мы успеем сделать это ещё раз, ну скажите же, скажите!
Она упала ему на грудь, брыкаясь и хохоча, когда он порывисто притянул её к себе, зажимая рот новым поцелуем.
Они успели сделать «это» ещё дважды, и когда на рассвете Рене помогал Луизе облачаться в сорочку, платье, чулки и туфли, её пошатывало из стороны в сторону от изнеможения. Она, не переставая счастливо смеяться, цеплялась за его плечо, пока он выбирал из её волос соломинки и благодарно целовал в губы, в щёку, в шею и снова в губы.
— Мы ещё увидимся когда-нибудь, Рене? — задыхаясь, вымолвила она, когда он с неохотой отпустил её.
— Peut être… быть может, — хрипло отозвался он, глядя на неё с улыбкой и любуясь ею. Луиза чувствовала, что глаза её сияют, лицо разгорелось, а губы, исцелованные им, цветут, как маки. Ей не нужно было смотреться в зеркало, чтобы понять это.
Она, как в зеркале, отражалась в его глазах.
И знала, что никогда, никогда его не забудет. Даже если пройдёт сто лет, даже если ей встретится другой мужчина, если она выйдёт замуж, если у неё родится дитя…
Она не забудет.
— Будь счастлива, ma fleur, — сказал он негромко, и она поспешила к дому, не оборачиваясь, но чувствуя на себе его неотрывный взгляд.
Теперь она знала всё.
@темы: соционика, чужое нэ мое
