Пошла проголосовала за арты, на этот раз выбор был не особенно тяжелым - Хета меня однозначно порадовала (лучи любви команде), за FMA проголосовала, чтобы поддержать фандом, который не такой уж и большой. Ну а третий арт выбрала рандомно из понравившихся. Все равно мой голос никакой роли не играет.
А Хета действительно очень порадовала, не ожидала от них гетный и дженовый арт О_О Хотя слэш наверняка берегут для рейтингового тура))) Хотя я же не идиот, я понимаю, что команда должна удовлетворять вкусы всех, а не только конкретно мои, морригановские. Посему особо ни на что не надеюсь в плане ОТП и гета) Народ любит слэш, такова жизнь. А я постараюсь, чтобы мои личные сквики не влияли на оценку деятельности команды.
Кстати посмотрела арты многих команд, все же арты смотреть проще, чем тексты. Их то читать надо, а тут открыл, глянул, закрыл - все быстро и просто) Много хороших работ. Конечно, чем популярнее фандом, тем больше там хороших артеров. В Бличе и Фейри Тейл вон вообще шикарные арты, в фандомах помельче и работы слабее - по принципу чем богаты тем и рады.

@темы: мысли вслух, ФБ

---

Пускай уж и вторая готовая глава тут лежит... Предупреждение - авторша любит юст и вообще та еще извращенка))) А еще я графоман, и это не лечится.

Название: Кто я для тебя?
Фандом: Хеталия
Персонажи: Пруссия\Венгрия, фоном Австрия, Турция, Польша, Литва, Германия, фем!Италия, куча исторических личностей и просто людей
Рейтинг: R балансирующий на грани NC-17
Жанр: романтика, ангст, драма, экшен, жесткое издевательство над реальной историей
Тип: макси
Бета:  Dark wise wizard и мои попытки вычитки
Дисклеймер: персонажи уже настолько ООС, что даже как-то неудобно писать, что они принадлежат Химарю. Ну правила есть правила.
Конструктивная критика приветствуется

Глава 5. Восточный яд- восточная сладость

Елизавета распрямила затекшую спину и, утерев пот со лба тыльной стороной ладони, осмотрела свою работу. Пол, выложенный розовато-белым мрамором, сверкал так, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Хотя вместо того, чтобы намывать, Елизавета бы с удовольствием прошлась по нему в грязных сапогах, да еще и поплевала бы от души. Но она прекрасно знала, что за плохо выполненную работу, за любые попытки насолить хозяину дворца последует незамедлительная кара. За годы жизни под властью Садыка Елизавета научилась усмирять свой норов. Первое время, оправившись после битвы при Махаче, она пыталась бунтовать, в ней еще жила надежда, что она сможет вернуть свободу, надо лишь постараться. Но восстания раз за разом безжалостно подавлялись. А Елизавету ожидало наказание. Садык в этом деле был особо изощрен. Европеец бы просто избил непокорного слугу и засадил в темницу, но для изобретательного восточного ума Андана это было слишком просто. Он придумывал для провинившихся, как он сам говорил, «изысканные» пытки, в них страдания душевные были гораздо сильнее физических. И это оказалось самым страшным: Елизавета была сильной, она могла терпеть любую телесную боль, но вот боль духовную не сможет вынести даже самый несгибаемый, волевой человек… И поэтому в конце концов Хедервари смирилась. Старательно играла роль служанки. Кроткой, тихой и главное – незаметной. Потому что иногда на Садыка находило желание поразвлечься, и тогда доставалось всем, кто попадался на глаза, независимо от их провинностей…
Теперь жизнь Елизаветы было полна изнуряющей работы и страха наказания, Дамокловым мечом постоянно висевшего над ней. Такое существование отупляло, лишало воли, исподволь, постепенно обращало в безропотного слугу, который, знай себе, двигается, как заведенный, день за днем, день за днем. У него уже нет ни чувств, ни желаний, лишь всеобъемлющая покорность судьбе… Единственной отдушиной для Елизаветы, позволявшей ей не скатиться до уровня безмозглой рабочей скотины, стали воспоминания. Яркие грезы о том времени, когда она была сильной и свободной. Когда враги трепетали при упоминании ее имени. А рядом были друзья. При мысли о друзьях сразу же всплывал образ Гилберта. Сейчас, проигравшая, опустошенная, почти сломленная, она особо сильно тосковала по нему. Хотелось увидеть его задорную улыбку, дерзкий вызов в алых глазах. Когда Елизавете становилось совсем плохо, она представляла, как он говорит ей в своей обычной насмешливой манере: «Что ты скисла, Лизхен? Распустишь нюни, и я отвоюю у тебя Бурценланд обратно! Давай, взбодрись. Если ты не будешь сильной, то как же я смогу насладиться победой над тобой?». И почему-то от таких мыслей ей сразу становилось легче.
Вот только с каждым днем, проведенным в Стамбуле, Елизавета все больше теряла надежду когда-нибудь услышать голос Гилберта наяву, а не в мечтах. По доходившим до нее обрывочным слухам из Европы, он все еще был вассалом Феликса. Такой же несвободный, как и она.
«В этом есть какая-то злая ирония, - криво усмехнулась Елизавета, снова взглянув на блестящий пол. – В похожести наших судеб. Мы оба когда-то были могущественными и вселяли страх в другие страны, а теперь – оба жалкие рабы…»
Хедервари вздохнула и, подхватив ведро и половую тряпку, пошла за чистой водой – сегодня ей еще надо было отмыть до блеска парадную залу…
Вечером вымотанная Елизавета едва доплелась до коморки в дальней части дворца, которая служила ей комнатой. Все, чего ей сейчас хотелось – рухнуть на соломенный тюфяк и провалиться в сон. Но тут скрипнула дверь, и Садык без стука вторгся в ее жалкое жилище.
Хедервари внутренне напряглась, готовясь к худшему и мысленно помимо воли перебирая возможные поводы для наказания. Но вроде бы в последние дни она вела себя безупречно…
- Примерь! – Садык небрежно бросил под ноги Елизавете ворох одежды. Она присела на корточки, разобрала перемешанную кипу: шаровары из прозрачной нежно-зеленой органзы, шитый золотом кушак, украшенный драгоценными камнями короткий жилет.
Наряд танцовщицы.
- С какой стати я должна это одевать? - мгновенно ощетинилась Хедервари.
- Потому что я приказываю, - неприятно улыбнулся Андан.
У Елизаветы засосало под ложечкой.
«Неужели он…»
- Только тронь меня и, клянусь, я перегрызу тебе глотку! И кое-что еще!
Хедервари вскочила на ноги, сжала кулаки и едва не зашипела. Может она и привыкла к подчинению, но не настолько, чтобы безропотно ублажать Андана. Лучше смерть.
- Не льсти себе, женщина, - Садык с нарочитой ленцой пригладил бородку и окинул ее скучающим взглядом. – Стоит мне только щелкнуть пальцами, и сотни прекраснейших наложниц будут ласкать меня, подобно гуриям в садах Рая. Зачем мне мужеподобная девица, вроде тебя?
- Тогда к чему все это?.. – Елизавета брезгливо кивнула на так и валявшийся на полу наряд.
- Завтра ко мне приезжает делегация неверных… Просто хочу, чтобы ты немного развлекла моих гостей…
Он не договорил, но Елизавета прекрасно поняла, что он имеет в виду. С помощью нее Садык собирался недвусмысленно намекнуть европейцам: скоро они все будут плясать под его дудку. И, конечно же, он не мог упустить возможность унизить ее, в который раз подчеркнуть, что она всего лишь слабая женщина.
«Женщина должна услаждать взор мужчины, а не махать мечом», - с тех пор, как она стала частью его Империи, он постоянно напоминал ей об этом.
- Ах да, чуть не забыл, - Андан подошел ближе и в прямом смысле слова осыпал Елизавету золотым дождем. Браслеты, тяжелые серьги, ожерелье, пояс из монеток - все это обрушилось на нее с высоты его роста…
- Может, это хоть немного добавит тебе привлекательности, - Садык усмехнулся и ушел, оставив застывшую Хедервари посреди груды драгоценностей и тканей.
С минуту она стояла неподвижно, устремив невидящий взгляд в пространство, а затем медленно подняла с пола шаровары…
Переодевшись, Елизавета осмотрела себя и поежилась.
«До чего развратный вид…»
Жилет плотно облегал ее грудь и практически не скрывал пышные холмики, наоборот казалось, только подчеркивал. Прозрачные шаровары выставляли на всеобщее обозрение ее ноги, и лишь кушак прикрывал треугольник волос меж бедер. И в этом она должна будет щеголять перед посольством!
Елизавете тут же захотелось сорвать с себя дорогие ткани, растоптать их и надеть привычный бесформенный рабский балахон.
«Успокойся, - строго приказала она себе. – Это всего лишь тряпки… Всего лишь тряпки. Я должна быть покорной. Если буду артачиться, с этой сарацинской гниды станется устроить резню среди моих людей… Надо смириться… Надо терпеть. Я справлюсь. Я сильная».
Елизавета до боли стиснула кулаки, с трудом подавив навернувшиеся на глаза злые слезы. А на следующий день она тщательно вымылась, расчесала волосы и облачилась в оскорбительно-откровенный наряд…
В роскошном зале для приемов, который только вчера Елизавета старательно намывала, Садык вальяжно разлегся на горе разноцветных шелковых подушек. Кроме Хедервари, он собрал вокруг себя несколько других стран: Болгария и Греция обмахивали его опахалами из разноцветных перьев, а Македония подливала вино в золотой кубок. Андан приказал Елизавете сесть рядом с ним.
- Вот такой смирной и должна быть женщина, - тонко улыбнулся он, когда она опустилась на колени. – Я тебя выдрессирую, строптивица…
Елизавета бросила на него яростный взгляд, но привычно проглотила готовый сорваться едкий ответ.
В этот момент распахнулись двери, и слуга объявил о прибытии послов.
Это оказалась делегация Речи Посполитой: впереди горделиво вышагивал Феликс, следом за ним шел как всегда серьезный и собранный Торис, а дальше… У Хедервари перехватило дыхание и сердце гулко застучало в груди.
«Гилберт… Что он тут делает?»
Елизавета была так рада его видеть, что вмиг забыла и о своем унизительном положении, и об обуревавшей ее злости.
Их взгляды встретились и слова были больше не нужны.
«Как ты?» - безмолвно спрашивал Гилберт.
«Бывало и получше», - кривовато усмехалась Елизавета.
А он в ответ одарил ее своей особой широкой улыбкой, от которой потеплело в душе.
«Все будет хорошо, Лизхен!»
Ей стало так легко и спокойно, словно и не было стольких лет боли.
«Я так рада, что ты пришел…»
Но затем Елизавета заметила в глазах Гилберта изумление, он нахмурился, между серебристыми бровями пролегла складка. Хедервари поняла, что он смотрит уже не на ее лицо, а на одежду.
Ей тут же захотелось провалиться сквозь землю или убежать и спрятаться. Елизавету не сильно волновало, что подумают о ней Феликс или Торис. Но то, что в таком жутком образе гаремной танцовщицы ее увидел Гилберт… Это было невыносимо.
Садык, то ли заметив ее реакцию, то ли просто решив поиздеваться, вдруг протянул руку, чуть приподняв голову Елизаветы, собственническим жестом погладил ее шею. Точно она была его ручной зверушкой. Или любимой наложницей.
Хедервари успела заметить, как при виде этого бешено сверкнули глаза Гилберта, и поспешила отвернуться. Она была больше не в силах на него смотреть.
«Унижение, какое унижение… И прямо перед ним…»
Лукашевич принялся обсуждать с Садыком какие-то политические дела. Что-то о разделе Украины, о Запорожской Сечи и набегах крымских татар. И все время Андан продолжал поглаживать Елизавету, будто говоря: «Вот смотрите, неверные: Венгерское королевство, одна из сильнейших христианских держав Восточной Европы. Видите, где она теперь? У меня в ногах. И я имею ее, как хочу!».
Елизавета особо не прислушивалась к беседе, она старательно изучала сложный рисунок на одной из подушек и прилагала все силы, чтобы не вцепиться зубами в руку Садыка.
- Услади взоры моих гостей танцем, – она не сразу поняла, что Андан обращается к ней.
«Танцевать? Перед всеми? Перед Гилбертом? Нет!»
Это было уже слишком.
- Я не умею, мой господин, - голос Елизаветы вибрировал от едва сдерживаемого гнева. – Боюсь, я опозорю вас…
- Думаю, ты быстро научишься, если я прикажу отрубить пару сотен голов твоим людям, - мягко шепнул Садык. – И старайся, старайся, не то их будет уже не сотня, а пять сотен.
После его слов Елизавета тут же представила плахи. И лес залитых кровью кольев. И услышала плачь женщин ее земли.
«Засунь свою гордость, знаешь куда?»
Хедервари резко встала, стараясь смотреть куда угодно, только не в сторону расположившихся на подушках членов посольства. И главное – не смотреть на Гилберта.
Полилась плавная мелодия, кто-то играл на флейте, скорее всего Геракл.
Елизавета вяло переступила с ноги на ногу, и, вспомнив угрозу Садыка, попыталась двигаться красивее. Она действительно не умела танцевать, но надо было постараться, Анадан всегда выполнял то, что обещал, не важно, наказания то были или награды.
Хедервари развернулась, взмахнула руками, качнула бедрами, заставляя мягко зашуршать монетки на поясе. Краем уха она слышала, что Садык, Феликс и Торис продолжают разговор, о чем-то спорят.
«Надеюсь, им сейчас не до меня… Так, красивый фон для беседы не более…»
Но кто-то все-таки за ней наблюдал, она чувствовала, как кожу покалывает от пристального взгляда.
Гилберт.
Он чуть подался вперед и смотрел на нее так, словно в целом мире существовали лишь они двое. Елизавета никогда еще не видела его таким. Алые глаза сверкали, бледная кожа болезненно покраснела… Сейчас он казался почти безумным.
Хедервари бросило в жар. Вдруг почудилось, что следом за его жадным взглядом, по ее телу скользят его пальцы. Ласкают трепетно и нежно…
«Почему? Почему ты так смотришь на меня?»
Повернуться. Слегка прогнуться назад. Тряхнуть волосами.
«Почему внутри все трепещет от твоего взгляда?»
Ноги становятся ватными, руки почему-то дрожат. Но она упорно продолжает двигаться в такт музыке. И вдруг понимает, что ей хочется танцевать. Танцевать для него. Только для него одного…
«Да, смотри на меня! Смотри!»

***
Гилберту стоило огромных усилий уговорить Лукашевича включить его в посольство в Османскую Империю. Феликс откровенно издевался, не переставая, отпускал шуточки по поводу того, что Байльшмидт хочет «припасть к ногам своей Прекрасной Дамы». А Гилберт сжимал зубы и терпел. Стремление увидеть Елизавету было слишком сильно, оно перебороло даже его непомерную гордыню, и он был готов сколько угодно выслушивать глупые остроты Лукашевича. Хотя все же в итоге упорный Феликс его доконал. Но вовремя вмешавшийся Лоринайтис остановил грядущую кровавую бойню. Именно благодаря его стараниям, Байльшмидт сейчас находился в Стамбуле. И встреча с Елизаветой старицей окупила все мучения. Стоило ей взглянуть на него, как сразу же забылся и мерзкий смех Феликса, и раздражающие попытки Ториса сочувствовать (далось Гилберту его проклятое сочувствие!). Стоило Гилберту увидеть, как заблестели ее глаза, как счастливая улыбка тронула нежные губы, у него сразу же отлегло от сердца.
«Она в прядке, не ранена, не закована в цепи…»
Наслушавшись ужасных слухов о Садыке, Гилберт опасался худшего и, убедившись воочию, что Елизавета жива и здорова, вздохнул с облегчением.
Ему так хотелось не просто обмениваться безмолвными взглядами, а подойти к ней, услышать ее голос, прикоснуться. Дружески потрепать по плечу или даже обнять. Конечно же, только по-дружески! Он инстинктивно потянулся к ней, даже сделал пару шагов и тут же чуть не налетел на стоящего впереди Феликса.
- Осторожнее, неуклюжая псина, - шикнул на него Лукашевич, его голос грубо вернул Гилберта в реальность.
Андан тем временем пригласил послов сесть, Байльшмидт машинально опустился на подушки позади своих сюзеренов, те заговорили с Садыком, но Гилберт не прислушивался к их разговору, продолжал неотрывно смотреть на Елизавету. Он наконец-то отвел взгляд от ее лица, оглядел ее с ног до головы, и жестокое осознание ее положения тут же обрушилось на него, точно тяжелый молот на наковальню. Хедервари теперь принадлежала Садыку, она сидела у него в ногах, обряженная, как наложница. Гилберт привык видеть Елизавету в мужском костюме, а тут – какие-то жалкие тряпочки, едва прикрывающие тело… Он сглотнул, взгляд помимо воли заскользил по ее фигуре… Эта одежда смотрелась на ней так непривычно, вызывала в нем острый диссонанс, но в то же время внутри вдруг что-то дрогнуло… И в этот момент Садык протянул руку и принялся неторопливо поглаживать тонкую, белую шею Хедервари.
Как только загорелые пальцы коснулись ее кожи, ярость полыхнула в сознании Гилберта ослепляющим огнем.
«Убери от нее свои грязные лапы!» - мысленно взвыл он.
Никогда он еще не испытывал такой всепоглощающей ненависти к кому-либо. Он ненавидел своих господ, но как-то по-другому: Феликс раздражал, его хотелось раздавить, как назойливую муху, Торис вызывал презрительную злобу. Но вот Садык Андан...
«Убить, убить, убить!» - бешено стучала кровь в висках.
В голове возникла было мысль, а с чего это он вообще так бесится при виде того, как к Елизавете прикасается другой мужчина, но тут же потонула в затопивших его волнах ярости.
Гилберт был готов сию секунду броситься на Садыка и вцепиться ему глотку.
- Сидеть, Гило! – Феликс тихонько хихикнул в кулачок, донельзя довольный своей шуткой.
Байльшмидт взглянул на него зверем, Лукашевич нервно сглотнул и придвинулся поближе к Торису.
- Гилберт, пожалуйста, успокойся, - шепнул Лоринайтис. – Послы не могут затевать драку…
В это время Садык принялся что-то говорить Елизавете. Она помрачнела, губы искривила знакомая Гилберту натянутая улыбка, которая появлялась всегда, когда Хедервари пыталась подавить гнев и быть подчеркнуто любезной с собеседником. Но вдруг Андан сказал такое, от чего Елизавета побелела как мел, а затем вскочила на ноги.
- Моя, - на этом слове Садык сделал особе ударение, - луноокая Лисса усладит наш взор танцами, пока мы будем беседовать.
Умом Гилберт прекрасно понимал, что Андан лишь рисуется перед ними и пытается разозлить. Понимал, что нельзя поддаваться на его провокации, как это с успехом делал Торис. И даже этот идиот Феликс. Но от слова «Моя» его передернуло, захотелось наплевать на все дипломатические условности, схватить Елизавету и утащить отсюда. Вместе они прорвались бы через ряды янычар. Сражались бы плечом к плечу, как в старые добрые времена…
Тут заиграла музыка - нежная мелодия флейты. Елизавета начала танцевать… И Гилберт мгновенно забыл обо всем на свете.
Где-то далеко-далеко переговаривались послы, ругался Феликс и смеялся Садык. Но это было в другом мире. А здесь и сейчас была лишь Елизавета. Ее тонкие обнаженные руки, крыльями ласточки взлетавшие вверх… Стройные ноги, кокетливо прикрытые прозрачной органзой, вроде и есть одежда, а вроде и нет... Округлые бедра, так соблазнительно покачивающиеся в так музыке... Длинные локоны, плащом окутывающее хрупкие плечи… Как же чудесно, что она их отрастила… Как прекрасны волнистые, тяжелые пряди… Как хочется их коснуться…
Гилберт жадно ловил каждое ее движение, точно завороженный, не в силах отвести взгляд от ее плавно скользящей в танце гибкой фигуры…
Елизавета высоко подняла руки, чуть прогнулась, будто пытаясь встать на мостик. Живот напрягся, грудь всколыхнулась и, казалось, такой маленький жилетик ее не удержит. И порвется. И выпустит на волю всю прелесть юного тела…
Желание пронзило Гилберта раскаленной стрелой, растеклось по венам и собралось пульсирующей вспышкой внизу живота. Стало трудно дышать, высокий воротничок камзола больно врезался в шею.
Он впервые посмотрел на Елизавету по-другому. Увидел в ней не только сильного соперника, надежного соратника, верного друга, но еще и женщину. Потрясающе обворожительную женщину. С первой их встречи он чувствовал к ней подспудное влечение, но именно сейчас осознал это с поразительной остротой. Он хотел ее. Хотел выплеснуть свою страсть не только в поединке с ней. Хотел сорвать с нее все эти тряпки и безудержно ласкать гладкую, алебастровую кожу. Чтобы Елизавета, прекрасная, гордая и сильная Елизавета, принадлежала только ему. И танцевала только для него.
Гилберт встретился с ней взглядом, и увидел в таинственной зеленой глубине, которая всегда так манила его, отблески далеких огней…
Щеки Елизаветы тронул нежно-розовый румянец, точно на ее коже распустились ее любимые цветы. И вдруг она начала двигаться раскованнее, так чувственно и смело, словно на самом деле пыталась его соблазнить...
Но тут музыка смолка, Хедервари застыла, ее плечи поникли, а руки бессильно упали.
- Эй, песик, встреча окончена, мы уходим! – грубый окрик Феликса окончательно разрушил чудесное наваждение.
Гилберт понял, что дышит тяжело, как загнанный конь, и вспотел под одеждой так, что рубашка прилипла к телу.
- Подъем! – прикрикнул на него Лукашевич. И Байльшмидт заставил себя встать, но все еще не мог оторвать от Елизаветы взгляда. Она тоже смотрела на него, со смесью страха, изумления и чего-то еще. Отсвета тех самых огней…
К ней подошел Садык, властно обнял за плечи, вдруг посмотрел Гилберту прямо в глаза. И торжествующе ухмыльнулся.
«Хочешь? Забери!» - вызов был ясным и четким.
«И заберу!» - посулил ему Байльшмидт. А затем улыбнулся Елизавете, надеясь, что она поймет его бессловесное обещание помощи.
- Да пошли уже, герой-любовник недоделанный! – Феликс подхватил Гилберта за локоть и поволок вон из зала.
Прежде чем тяжелая дверь из черного дерева захлопнулась за ними, Байльшмидт еще успел бросить прощальный взгляд на Елизавету. И ему показалось, что на ее губах промелькнула ответная улыбка…
- И он еще заявляет, что между ним и Хедервари ничего нет! – похабно рассмеялся Лукашевич, как только они отошли достаточно далеко. – Да ты на нее так пялился, что казалось вот-вот набросишься и завали…
- Феликс, - укоризненно покачал головой Торис, и Лукашевич наконец-то замолчал под его строгим взглядом. Как раз вовремя, потому что распаленному бурей эмоций Байльшмидту срочно нужно было их как-нибудь выплеснуть. Например, избить назойливого болтуна.
- Гилберт, - Лоринайтис смотрел на него все с тем же так раздражающим сочувствием. – Я понимаю тебя. Мне тоже неприятно видеть, как наши братья и сестры по вере страдают под пятой сарацина. И мне жаль Хедервари… Но сейчас мы не можем ничего сделать, Садык слишком силен. Поэтому, пожалуйста, не предпринимай никаких опрометчивых действий. Помни, ты ведь можешь поставить под удар всех нас…
Гилберт глубоко вдохнул, стараясь успокоиться и подавить навязчивое желание съездить Торису по физиономии.
- Я не такой дурак, как вы все думаете, - наконец произнес он почти ровным тоном. – Я не собираюсь бросаться на Анадана во главе маленького отряда из рыцарей, чтобы героически погибнуть.
Но справедливости ради стоило признать, что такая идея уже не раз приходила ему в голову и казалась весьма заманчивой.
Однако сокрушительные поражения, годы в подчиненном положении и холодные стены тюрьмы, куда он так часто попадал из-за своей опрометчивости, кое-чему его научили.
И хотя он все еще мгновенно взрывался, как сейчас, но уже быстро отходил. Он мог сколько угодно бушевать, но никогда не повел бы войско на заведомо самоубийственное дело. Война с Садыком была именно такой, сейчас ненавистный сарацин находился в зените своего могущества. А он, Гилберт, был лишь вассалом Феликса. Слабым герцогством, которое даже не может отвевать независимость. Куда уж там тягаться с великой Османской Империй…
Сейчас он особенно сильно ненавидел свою слабость, потому что ничем не мог помочь Елизавете. И оглядываясь на закрывшуюся дверь зала, он поклялся, что обязательно станет могучей державой, перед которой будут трепетать соседи. Разобьет Садыка в пух и прах, освободит Елизавету. И она будет принадлежать лишь ему одному…
От последней мысли Гилберт вздрогнул, ощущая, как изменились его желания. Он и раньше мечтал ей помочь. Но теперь он уже не просто хотел вызволить друга из беды.
«Да я всегда видел в ней не только друга…»
Гилберт застыл посреди коридора, в голове что-то щелкнуло, будто встали на место шестеренки. Он понял, что с самой первой их встречи хотел Елизавету, как женщину, но старательно подавлял это влечение, маскировал под желание сразиться… Да, он хотел с ней сразиться: выбить меч, прижать ее к стене и впиться в нежно-розовые губы. Можно было, конечно, обвинить во всем аскетичные правила Ордена, жестко подавлявшие его природные желания. Можно было сказать, что это из-за них он готов броситься на первую встречную красивую женщину, а то, что ей оказалась Елизавета, лишь случайность, не более. Но ведь он давно перестал быть рыцарем Креста, уже многие годы его не сковывали никакие обеты, и Гилберт позволил себе окунуться в плотские наслаждения. Вот только удовольствия он почти не получал, только сиюминутное удовлетворение похоти, не больше. Никакие куртизанки, даже самые прекрасные и искусные в любви, не могли погасить бушевавший внутри него пожар. А сегодня он понял, что это под силу сделать лишь одной женщине, именно той, которая разожгла пламя…

***
После приема Садык отпустил Елизавету, к ее удивлению, не завалив никакой работой. Она поспешила воспользоваться его забывчивостью и убежала в свою комнату с такой прытью, словно за ней по пятам неслась стая волков. Ощущение загнанности флером окутало ее, чувства пребывали в полнейшем смятении. Она не понимала, что произошло. С ней. С Гилбертом. Между ними. Это было ненормально, неправильно, и в то же время наоборот, ей казалось, что так и должно быть, что именно этого она и хотела.
Елизавета села на жесткий тюфяк, обхватила плечи руками и поняла, что едва заметно дрожит. Трепещет, словно листик на ветру. Перед мысленным взором все еще стояли горящие страстью глаза Гилберта.
«Страстью? Но ведь этого не может быть! Мы же друзья… Что бы там не болтали сплетники… И мы никогда…»
Но этот взгляд. Так не смотрят на друга. И то, что почувствовала она сама…
- Хотя какая разница? – Елизавета услышала в своем звонком голосе отголоски всхлипов. - Друзья, любовники. Мы не можем быть ни тем, ни другим. Кого я обманываю? Мне не выбраться из этого проклятого дворца, из этой мерзкой коморки. Никогда…
Она стянула с себя столь раздражавший ее наряд танцовщицы, безжалостно закинула роскошные ткани в дальний угол комнаты и, надев свою обычную робу, свернулась калачиком на тюфяке.
«Какой смысл раздумывать о наших с Гилом отношениях, если мы вряд ли скоро встретимся вновь?» - горько усмехнулась она, проваливаясь в забытье.
Но, что бы она ни говорила себе наяву, во сне Елизавета вновь танцевала. Кружила среди кроваво-красных языков пламени. Они касались ее оголенной кожи, обжигали, но ей почему-то было не больно, а приятно. Огненные всполохи вдруг превратились в пальцы, и вот уже стройный стан Елизаветы обнимают сильные руки и она заглядывает в лицо Гилберта, который вышел к ней прямо из бушующего пламени. Он прижимает ее к себе, она ощущает на губах жар его дыхания и тянется к нему навстречу, ощущая, что получила наконец-то то, о чем давно мечтала…

@темы: шипперское, фанфик, Венгрия, бред сивой Морриган, Пруссия

---

Кто о чем, а я продолжаю гнуть свое)

Название: Кто я для тебя?
Фандом: Хеталия
Персонажи: Пруссия\Венгрия, фоном Австрия, Турция, Польша, Литва, Германия, фем!Италия, куча исторических личностей и просто людей
Рейтинг: R балансирующий на грани NC-17
Жанр: романтика, ангст, драма, экшен, жесткое издевательство над реальной историей
Тип: макси
Бета:  Dark wise wizard и мои попытки вычитки
Дисклеймер: персонажи уже настолько ООС, что даже как-то неудобно писать, что они принадлежат Химарю. Ну правила есть правила.
Конструктивная критика приветствуется

Глава 4. Между нами расстояния и вражеские мечи
После изгнания Тевтонский Орден обосновался в Священной Римской империи и жил в основном на средства разных знатных покровителей. Но Гилберта такое положение дел категорически не устраивало – существовать на подачки сильных мира сего было ниже его достоинства. Да и заниматься лишь турнирами – разве он для этого был рожден? Байльшмидт жаждал действовать, сражаться в настоящих войнах, а не на арене на потеху королям. Его захватила идея создания собственного государства, чтобы у него была своя земля, с которой уже никто не сможет его прогнать. И, конечно же, этим он хотел доказать Елизавете, что тоже может нести груз страны. Что он тоже на многое способен.
И шанс проявить себя не замедлил представиться. Польский князь (не без помощи интриг фон Зальца) попросил помощи рыцарей в борьбе с язычниками Пруссии. Гилберт сначала насторожился: слишком уж это напоминало приглашение Андраши и закончиться могло точно также, но Великий Магистр заверил его, что теперь он тщательно проверил все договоры, и захваченные земли действительно останутся за Орденом. Тогда Байльшмидт, не колеблясь, повел своих братьев в поход.
«Жди меня, моя собственная страна, - мысленно усмехался Гилберт на пути в Пруссию. – Скоро ты увидишь мою силу, Лизхен!»
Все следующие годы превратились для него в практически не прекращающееся сражение. Пруссы упорно сопротивлялись, но превзойти в упорстве Гилберта не могли. Он упрямо шел вперед, захватывал все новые земли, переманивал на свою сторону покоренные кланы и во главе увеличившейся армии двигался дальше. Война позволяла ему забыться, унять грызущую сердце тоску по Елизавете, потопить в угаре сражения свое одиночество. Когда жизнь висит на волоске, и опасность ходит с тобой рука об руку, уже не до сантиментов и печали. Но все же под реками крови врагов, под звоном клинков, свистом стрел и огнем пожарищ в душе Гилберта остался маленький светлый уголок, где по зеленеющим лугам Бурценланда стремительно неслась на коне Елизавета. И на губах ее расцветала счастливая улыбка. Гилберту никогда никто так не улыбался. И он знал, что вовсе не хочет ей ничего доказывать, что ему достаточно просто вновь и вновь видеть задорный блеск в ее глазах и эту улыбку.
Он старательно собирал любые новости и слухи, приходившие из Венгерского королевства. Конечно же, он не мог не слышать о многочисленных войнах с половцами, которые вела Елизавета, об опустошительном набеге монголов. Внешне он злорадствовал.
- Поделом этим спесивым мадьярам, - говорил Гилберт, распивая вино со своими братьями. – Теперь они, небось, пожалели, что выгнали нас! А поздно лить слезы!
Он громко хохотал, и рыцари поддерживали его довольным смехом.
Но на самом деле он жутко переживал, места себе не находил от волнения и даже собирался послать к Елизавете отряд. Да что там, он бы сам с радостью примчался к ней на выручку! Но он знал: после всего, что между ними было, гордая Хедервари ни за что не примет его помощь. Да и положение в Пруссии было таким, что он нуждался в каждом рыцаре. Поэтому он лишь втайне от всех молился за Елизавету, и облегченно вздохнул, когда узнал, что монголы ушли в степь, а Венгерское королевство постепенно восстанавливается.
«Вот так, хорошо, Лизхен… Не позволяй никому себя покорить, оставайся такой же сильной. Только я могу победить тебя! Только я…»
Жажда соперничества мешалась в нем с нежностью к ней и непонятным возбуждением, которое томило его и гнало, гнало вперед. Гилберт сцепился с Великим Княжеством Литовским, воевал с Польшей и даже ходил в поход на Русь… Он рвался и рвался ввысь. Но чем выше поднимаешься, тем больнее падать. И однажды он с грохотом рухнул вниз. Лукашевич и Лоринайтис объединились против него, и нанесли Гилберту сокрушительное поражение. Он и раньше, бывало, проигрывал, но такой разгром с ним случился впервые. Великий Магистр и большинство рыцарей пали, а самого Байльшмидта, тяжело раненого, братья все же успели вынести с поля боя. Он лежал в горячке в осажденном замке, все время порывался взобраться на стену и «как следует взгреть этого белобрысого неженку», но враги отступили, и был заключен довольно выгодный мир…
Вот только все это стало началом конца. Пытаясь восстановить свою честь, Гилберт начал новую войну и на сей раз проиграл окончательно и бесповоротно…
Он невидящим взором смотрел на лежащую перед ним бумагу. Один росчерк пера – и он станет вассалом Феликса Лукашевича, от одного вида которого Байльшмидта мутило.
- Ну что, тевтон, допрыгался, - зло ухмыльнулся тот. – Давай, подписывай, не тяни, все равно тебе некуда деваться. О да, Великий Гилберт Байльшмидт, из тебя выйдет отличная собачка! Будешь теперь гавкать не на меня, а на моих врагов… И приносить мне палочку.
Феликс визгливо расхохотался, а Гилберту очень хотелось засунуть перо ему в глотку, чтобы хоть как-то заставить замолчать. Но вместо этого он вывел дрожащей от гнева рукой под текстом вассальной клятвы свое имя.
- Подавись, гнида, - прошептал он. – Я тебе еще припомню этот смех… Я тебе все припомню…

***
После ухода Гилберта в жизни Елизаветы появилась пустота. Холодная и гулкая, она день за днем затягивала ее. Хедервари изо всех сил старалась ее заполнить, но ничего не получалось. Все вокруг казалось серым и пресным, даже любимая охота не приносила больше радости. А вскоре стало понятно, что от отсутствия Байльшмидта будет страдать не только она – нападения половцев возобновились с новой силой. Теперь, когда их не сдерживал заслон из рыцарей в Бурценланде, они могли легко вторгаться в богатые равнинные области. И Елизавета снова противостояла им одна. Но в тайне она даже была благодарна степным кочевникам – битвы помогли ей заполнить пустоту, навалившиеся со всех сторон проблемы не позволяли грустить о друге.
А затем пришли монголы…
Дикая орда прокатилась по землям Елизаветы, сметая все на своем пути. А когда они схлынули, точно волны во время отлива, перед ней осталась истерзанная страна, которую надо было восстанавливать заново. За заботами, невзгодами и переживаниями, воспоминания о Гилберте постепенно тускнели, горечь от потери уже не казалось такой сильной. Но его образ все равно оставался с Елизаветой. Отдыхая возле камина в привычном окружении любимых белоснежных собак, она нет-нет да ловила себя на мыслях о нем. И часто задумывалась, а как бы сложилась ее судьба, если бы она тогда не прогнала его. Может быть, они смогли бы отразить нашествие монголов? Может быть, их отношения переросли бы в нечто большее, чем дружба…
Обычно на этом месте Елизавета одергивала себя, чувствуя, что размышления завели ее куда-то не туда. На зыбкую почву из смутных чувств и неясных фантазий о крепких объятиях, широких мозолистых ладонях, жестких белых прядях, которые можно ласково перебирать и шутливо ерошить…
«Хватит», - как обычно строго сказала себе Елизавета в один из таких вечеров у камина. Чтобы хоть как-то отвлечься от будоражащих воображение мыслей, она решила почитать почту. Сегодня пришли письма от ее послов в Польше.
Хедервари вскрыла один из конвертов, пробежала глазами цветистое вступление, дежурные вежливые слова и вдруг застыла, обомлев.
«Тевтонский Орден принес клятву верности польской короне…»
Бумага выскользнула из ослабевших пальцев и упала на пол.
«Гилберт проиграл? Склонился перед кем-то? Но как же так? Это невозможно!»
Елизавету охватили смешанные чувства: на поверхности – досада от того, что его повергла на колени не она, а в глубине – волнение и страх. Как он там? Не пострадал ли во время войны слишком сильно? Хотя ведь наверняка пострадал, если не физически, то морально точно. Елизавета прекрасно осознавала, каково для Гилберта, такого гордого, несгибаемого Гилберта, оказаться вдруг чьим-то слугой. Она представляла, как он сейчас переживает, как старается казаться сильным и огрызается на новых господ, а душу его раздирает от боли. Елизавете захотелось поддержать его, протянуть руку помощи. Несмотря на все их размолвки, несмотря на желание самой как следует ему врезать…
На следующий же день Хедервари собралась и в сопровождении небольшой свиты выехала в Краков. С Феликсом она сейчас находилась в хороших отношениях, поэтому вполне могла явиться к нему под предлогом дружеского визита, и он бы не заподозрил подвоха. Действительно, общительный Лукашевич обрадовался ее приезду. Он встретил Елизавету у главных ворот замка и, не замолкая ни на секунду, проводил в свою любимую приемную со стенами, обитыми ярко-розовым шелком. Там их дожидался Торис, тоже давний знакомый Хедервари. Вместе они пили вино, обсуждали дела минувших дней и последние новости. Елизавета как бы невзначай постаралась перевести разговор на события недавней войны.
- Я слышала, вы победили Тевтонский Орден, - обронил она.
- О да, наконец-то этот красноглазый урод получил по заслугам! Уж я ему задал! – Феликс так воинственно махнул кубком, что вино едва не расплескалось. – Тоже мне, какой-то там Орден, а возомнил себя невесть кем!
- И где же он сейчас? – осторожно поинтересовалась Елизавета. – Разве он не живет в Кракове, как твой вассал?
- Сейчас он живет в темнице, - фыркнул Лукашевич. – Самое подходящее место для этого бешеного пса!
- Феликс, - мягко одернул его Торис.
- Что «Феликс»?! Что «Феликс»?! Он же тебе чуть глаз не выбил! Он это заслужил! Все еще хорохорится, чертов выскочка, не может понять, где его место. Ну, так темница его живо научит!
Елизавета напряглась, едва услышала о том, что Гилберт в заключении, но постаралась не подать виду, что ее это взволновало.
- Знаете, в свое время он мне тоже немало крови попил, - заметила она, непринужденно пригубив вино. – Я бы хотела на него взглянуть. Полюбоваться на зверя за решеткой. Не проводите меня к его камере?
Торис бросил на нее недоуменный взгляд, будто удивлялся, чего это вдруг ей захотелось посмотреть на поверженного врага. А вот Феликс, казалось, даже обрадовался.
- Сейчас я позову слугу, он тебя проводит. Я бы и сам показал тебе дорогу, но меня уже тошнит от бледной бальшмидтской рожи, не хочу лишний раз на него пялиться. А Ториса я к нему не пущу – через решетку ведь задушить попытается, гад, с него станется. Ты ведь не обидишься, если мы не составим тебе компанию?
- Ничуть, - улыбнулась Хедервари, мысленно радуясь. Она раздумывала, как бы ей избавиться от этой парочки, чтобы поговорить с Гилбертом с глазу на глаз, а тут даже изобретать ничего не пришлось.
Слуга проводил ее в подвалы замка, они спустились по старой каменной лестнице в полутемный коридор, куда выходили обитые железом двери камер. Тут было холодно, пахло сыростью и плесенью. Елизавета невольно поежилась, подумав, сколько уже Гилберт сидит в темнице.
Слуга остановился перед одной из дверей.
- Это здесь, госпожа.
- Благодарю, - вежливо кивнула Елизавета. – А теперь оставьте меня, пожалуйста.
Он поклонился и поспешно пошел прочь, Хедервари показалось, что он был даже рад поскорее уйти.
«Похоже, Гил, уже успел запугать местных, - хмыкнула она. – Вполне в его духе…»
Елизавета покосилась на решетчатое окошко в двери. Ей вдруг овладела нерешительность, странный трепет, сердце забилось часто-часто, ладони вспотели. Все-таки они с Гилбертом так давно не виделись…
Наконец, она глубоко вздохнула и заглянула внутрь камеры.
Байльшмидт сидел прямо на полу на куче грязной соломы. Елизавета сразу же отметила, как он исхудал, как посерела, точно пепел, его кожа. И глаза… Его яркие алые глаза, в которых всегда горел неугасимый огонь. Глаза, которые она втайне так любила, в которые готова была смотреть хоть целую вечность, сейчас потускнели.
Гилберт машинально перебирал соломки, отрешенно изучая стену напротив. Даже в движениях его не было привычной быстроты, он вяло шевелил пальцами, точно любое действие давалось ему с трудом. Он выглядел таким потерянным и даже беззащитным…
Да, случилось именно то, чего Елизавета опасалась – поражение сильно ударило по нему. Ей вдруг захотелось обнять его, погладить по голове, сказать что-нибудь ласковое. Позволить ему выплакать злые слезы у себя на плече.
- Гил! – окликнула его Елизавета, и голос задрожал от охвативших ее чувств.
Он встрепенулся, обернулся к ней, пару мгновений недоуменно смотрел, словно не узнавая. Затем в его глазах промелькнула радость, вспыхнул яркий живой огонек. Но стоило только Хедервари возликовать, как он тут же потух.
- А, Лизхен… Тоже пришла позлорадствовать? - на губах Гилберта проступила горькая усмешка. – Давай, скажи что-нибудь вроде: «А я предупреждала, что твоя гордыня до добра не доведет!». И посмейся… Как же, глупый Гил теперь сидит за решеткой, точно нашкодившая дворняга…
- Похоже, ты успел забыть - у меня нет обыкновения глумиться над друзьями, - раздраженно бросила Хедервари. Ее уязвило и обидело то, что он так о ней думает.
- Тогда зачем ты сюда пришла? – хмуро буркнул Гилберт.
«Потому что я переживала за тебя! Потому что я хочу тебя поддержать!» - мысленно крикнула она, но произнести это вслух не смогла. Вот так просто признать, как он для нее важен, было слишком сложно.
Однако Елизавете хотелось сказать ему что-то особенное, что могло бы вернуть огонь в эти рубиновые глаза.
- Знаешь, за те годы, что мы не виделись, мне тоже многое пришлось пережить, - начала она.
- Да, я слышал о монголах, - обронил Гилберт и почему-то смущенно отвел взгляд, словно извинялся за что-то.
- Их набег был ужасен, - признала Елизавета. – Но я смогла возродиться, смогла поднять с колен. И ты тоже сможешь! Нельзя отчаиваться и опускать руки. Ты же Великолепный Гилберт Байльшмидт, черт возьми! И, между прочим, ты еще должен мне поединок!
Он вздрогнул, изумленно взглянул на нее, а Елизавета одарила его нахальной усмешкой.
- Быстрее выбирайся из этой дыры. Я буду ждать.
И в этот момент она, наконец, увидела то, что хотела увидеть – его глаза полыхнули ярким багрянцем, а на губах появилась та особенная улыбка, которая была лишь у него. Задорная, вызывающая, гордая.
- Не волнуйся, долго ждать не придется!
И Елизавета покинула Краков абсолютно счастливой…

***
После встречи с Гилбертом, пусть и такой мимолетной, Елизавета почувствовала подъем духа, все дела вдруг пошли на лад, а мир вокруг заиграл яркими красками. Но день шел за днем, они складывались в недели, недели в месяцы и годы, а Гилберт все также оставался вассалом Феликса. Всю Европу лихорадило от Реформации, люди точно вдруг разом сошли с ума, и Елизавету и Байльшмидта коснулась язва раздоров из-за веры. Хотя у Хедервари были проблемы и посерьезнее. У самых ее границ появился страшный зверь, алчно скалящий клыки: Османская Империя. Елизавета нутром чуяла, что этот враг будет пострашнее монголов и половцев вместе взятых. Те накатывали волнами и уходили, а Садык Андан обосновывался в завоеванных землях прочно и надолго, неся с собой знамя ислама.
Елизавете пока удавалось противостоять его натиску, но раздоры между феодалами ослабляли ее год за годом. И когда Садык повел против нее стотысячную орду, она смогла выставить лишь жалкую армию в двадцать пять тысяч, в четыре раза меньше, чем у врага. Они сошлись у городка Мохач…
Это был ад, наполненный громом пушек, лязгом мечей, боевыми кличами и стонами умирающих. Полчищам врагов, казалось, не будет конца. Елизавета убивала одного, а на его место вставал десяток других. Она поднимала и опускала меч, ее руки были по локоть в крови, она пыталась воодушевить своих воинов личным примером, вселить в них надежду и уверенность. Она рвалась в самую гущу битвы, не думая о себе, не зная страха… Но все было напрасно. Ряды ратников вокруг нее стремительно таяли, и вот она уже осталась совсем одна. Отборные турецкие янычары обступили ее со всех сторон, и в блеске их ятаганов она увидела свой приговор…
Когда Елизавета пришла в себя, она лежала на земле, и прямо на нее остекленевшими глазами смотрел ее король. Вернее его давно окоченевший труп. Хедервари попыталась встать, но сил не было даже на то, чтобы пошевелить рукой. Лишь с огромным трудом она смогла поднять голову.
И увидела его.
Садык возвышался над ней черной горой – в нем наверняка было не меньше двух метров роста. Огромный, страшный… А на губах его играл улыбка. Не просто счастливая торжествующая улыбка победителя, это была скорее презрительная усмешка. Даже в чем-то гадливая. Словно он только что раздавил долго досаждавшее ему насекомое, а не одолел сильного, заслуживающего уважение врага.
- Навоевалась, глупая девка? – протянул Андан. – Неужели ты всерьез думала, что сможешь меня победить? Одержала парочку мелких побед и возгордилась? Ничто не может противостоять моему мечу, благословленному Аллахом. Тем более, нечестивая женщина. Вот теперь ты заняла положенное тебе место – в ногах мужчины.
Он брезгливо поддел ее носком сапога, то ли специально, то ли случайно попав в раненый бок, перевернул на спину. Елизавета едва сдержалась, чтобы не зашипеть от боли.
«Нет… Нельзя показывать слабость…»
- Вставай, - приказал Садык. – Теперь ты принадлежишь мне… Хотя приобретение, конечно, так себе…
Елизавета попыталась подняться, но сил хватило только на то, чтобы кое-как сесть. Кровь сочилась из раны в боку, левая рука вообще не двигалась, похоже, была сломана. Но Садыка не волновало ее самочувствие, он вдруг схватил Хедервари за шкирку и рывком поставил на ноги. Перед глазами у нее все поплыло, закружилась голова, но когда ее шеи коснулась жесткая веревочная петля, реальность вдруг снова стала до боли острой и осязаемой.
- Шагай, - Садык властно дернул за другой конец веревки…
Окровавленные, ободранные и грязные пленники тянулись за турецким войском, среди них шла и Елизавета. Конец ее поводка был привязан к луке седла Андана, и первое время, пока она не приноровилась к шагу его коня, веревка больно врезалась в кожу, оставляя ярко-красные следы. Елизавета ощущала себя коровой, которую ведут на убой. Такой жалкой и слабой она еще никогда себя не чувствовала. Поражение, полный разгром – теперь она в полной мере осознала, что это такое. И поняла, что тогда ощущал сидящей в камере Гилберт. Черное, отупляющее отчаяние и горе…
«Прости, Гил, похоже, я впервые не смогу выполнить обещание и дождаться тебя», - подумала она, когда их процессия добралась до границ ее земель. И почему-то боль от этой мысли была едва ли не сильнее, чем боль от потери независимости.

***
Байльшмидт несся по коридору краковского замка, искрящийся злобой так, что все встречные жались к стенам, уступая ему дорогу. В голове его рокотом боевых барабанов стучала лишь одна мысль: «Елизавета проиграла. Елизавета захвачена Османской Империей. Моя Лизхен!»
Гилберт не мог этого вынести, бешенство бурлило в нем, точно зелье в ведьмином котле. Елизавета принадлежала только ему! Она была его идеальным соперником! Только он мог ее победить! Он жил в ожидании их новой встречи, мысли о ней придавали ему мужества, дарили терпение, чтобы сносить существование под властью Лукашевича. Он набирался сил, готовился, что однажды вырвется, станет свободным и вновь сразится с ней… А теперь все его мечты пошли прахом. Их разрушил какой-то сарацин, посмевший покуситься на его собственность. Посмел забрать Елизавету у него, Гилберта. Такого он вынести не мог. Он собирался сейчас же собрать свою армию и двинуть против Садыка. И плевать, что тот захватил Балканы, разгромил множество сильных стран и едва не покорил всю Европу…
- Эй, Гило, стоять! Куда ты сорвался, черт возьми?! – раздался сзади гневный окрик.
Гилберт стремительно обернулся – к нему подбежал Феликс.
- Что еще за выходки, а? – выпалил он, едва перевел дыхание. – Мы с Торисом сидим, спокойно разговариваем, ты слушаешь, и вдруг вылетаешь из комнаты, точно ужаленный… Я, между прочим, не давал тебе разрешения уходить! Куда ты вообще собрался?
- В гробу я видел твое разрешение, - рыкнул Гилберт. – Я отправляюсь на войну с Анданом.
- Чего? – округлил глаза Лукашевич, стремительно бледнея. – Совсем сдурел? Последние мозги своим дрянным пивом залил? Ты же против него, что муха против слона. Раздавит – и не поморщится! Ты его только разозлишь… И он придет мстить. Кому? Правильно, мне – твоему сюзерену! Нет уж, я не собираюсь из-за твоего безумия ссориться с этим жутким монстром! Я запрещаю тебе на него тявкать!
- Да клал я на твои запреты! – Гилберт сжал кулаки, угрожающе надвинулся на Феликса. – Я не твоя комнатная собачка, что бы ты там себе не воображал!
- А чего ты вообще так взбеленился? – Лукашевич причмокнул губами, вспоминая. – Мы как раз говорили о том, что Садык захватил милую Лизу. О том, как ее жестко избили под Махачем… Тогда-то ты и ломанул из комнаты… А когда мы до этого говорили о захвате им же Сербии, ты даже глазом не моргнул…
Феликс прищурился, задумчиво надул губы, а затем вдруг маслянисто улыбнулся, и хитро стрельнул глазами.
- Так воооот оно чтооо… - пропел он. – Значит, не зря давным-давно ходили сплетни, что вы с Хедервари не просто приятели. То, как она тебя выгнала из Бурценланда, больше походило на ссору любовников, жена мужа из дома прямо выставила, ага… Тогда ясно, чего ты так завелся! Еще бы, Садык ее сейчас как раз вводит в свой гарем и посвящает в тонкости восточно…
Договорить Феликс не успел, тяжелый кулак Гилберта врезался ему в челюсть. Мощный удар сбил Лукашевича с ног, а Байльшмидт тут же уселся сверху, прижал его к полу и схватил за горло.
- Мы. Не. Спали. Вместе! – прорычал он Феликсу в лицо, с каждым словом сдавливая его хрупкую шею все сильнее. – И даже если и спали, это не твое дело, мразь!
Лукашевич захрипел, вцепился в руки Гилберта, пытаясь оторвать его от себя. Но Байльшмидт лишь усилил хватку, он собирался переломить хребет тому, кто посмел так грязно отзываться о Елизавете. Но, сам того не осознавая, он злился еще и потому, что Феликс затронул самые потаенные, самые сокровенные его фантазии и напомнил, что его собственные мысли о Хедервари далеко не всегда были невинны и чисты…
Лицо Феликса побагровело, глаза выкатывались из орбит, Гилберт уже предвкушал его скорый конец, упивался удовлетворением от мести – как же он давно мечтал это сделать! Услышать, как хрустит сломанная шея его «хозяина»...
Вдруг что-то холодное коснулось горла Байльшмидта.
- Отпусти его, - прозвучал над головой властный голос.
Острое лезвие клинка, царапавшее его кожу, быстро остудило пыл Гилберта. Он нехотя разжал руки, и Феликс принялся жадно глотать ртом воздух.
- Убей… его! – просипел Лукашевич. – Убей эту псину, Торис!
И на мгновение Гилберту показалось, что Лоринайтис, которому принадлежал меч у его горла, так и поступит. Клинок погрузился в плоть, совсем чуть-чуть… Но затем все же исчез.
- Ты немедленно отправишься в темницу, Гилберт, - ровным тоном произнес Торис. – И будешь сидеть там, пока не остудишь свой пыл.
Байльшмидт едва не застонал от бессильной ярости: пожалуй, сейчас он, как никогда ненавидел свое рабское положение.
- Чертовы скоты, - прошипел он. – Вы можете меня победить, только напав вдвоем на одного... Но так будет не всегда, знайте! Когда-нибудь в темнице будете сидеть уже вы.
В этом момент Торис ударил его по голове рукоятью меча, в глазах Гилберта потемнело, и он потерял сознание. Очнулся он уже в знакомой камере, той самой, где Елизавета когда-то дала ему обещание ждать…

@темы: шипперское, фанфик, Венгрия, Пруссия

---

Опять на тему 18 века. Нашла на пиксиве интересного артера, который увлекается прусской историей того периода. Стиль его работ мне очень даже понравился, тщательно прорисована одежда, фоны и лица у персонажей пусть и специфические, но зато реалистичны, без огромных глаз и няшности.
Вот такой вот суровый у него Гилберт.


У этого автора уже вышло несколько весьма объемных исторических додзинси про австро-прусские воины (исторические додзинси по Хеталии без порнушки это редкаааая птица, ой редкая). Кстати, мелькавший там Родерих тоже выглядит весьма сурово и брутально - без всякого кавая. Я бы пожалуй даже купила бы себе пару книжек, но без знания языка это дохлый номер. Плюс, автор походу фапает на пейринг Пру\Фриц... Ну ландо, я сделаю вид, что не заметила. К тому же Пру\Вен там тоже мелькнул - аж два раза)

www.pixiv.net/member_illust.php?id=1071311 - для тех, кому интересно.

@темы: история, мысли вслух, шипперское, арт, Венгрия, Пруссия

---

БЗЗЗЗ

Итак, я сходила к стоматологу. Итог довольно неприятный: на зуб надо ставить коронку. Плюс врач нашел у меня еще на нескольких зубах кариес. Хотя… Не особо я верю этим платным врачам: они у тебя что хочешь найдут, лишь бы денег слупить. Но так или иначе мне еще часто придется видеться с горячим восточным стоматологом Мухамедом. Эх, а я ведь люблю блондинов с голубыми глазами… Или с серыми.
По крайней мере хорошо, что не было больно, разве что чуть-чуть. А так зуб мертвый ему уже пофиг. Но от звука сверла все равно мурашки по коже бежали. И у меня жутко затекла челюсть, пока я сидела с открытым ртом.
Кстати, в период золотого детства я почему-то вбила себе в голову, что делать анестезию это вообще не круто и малодушно. И «настоящие мужики должны терпеть боль!». Мда… Вроде бы когда-то мне слишком сильный сделали укол в десну или что еще, но мелкая Морри категорически протестовала против анестезии. И мужественно выносили лечение живых зубов! Герой блин… Конечно же сейчас я уже стала трусливой и малодушной, поэтому с порога заявила врачу «Делайте, что хотите, главное, чтобы не было больно».
Врач: «Но у вас же мертвый зуб и так не больно будет»
Я: «Все равно сделайте анестезию!»
Врач *ласково, как говорят с душевнобольными*: «Давайте как только станет больно вы мне сразу подадите знак и сделаем анестезию»
Я: «Ну л-ладно…»
В итоге стоило мне дернуться и он тут же спрашивал «Не больно ли тебе девица, не больно ли красная»))
Вообще лечить зубы все же неприятно.

UPD: в общем после беседы с мамой поняла, что эпопея с зубами будет долгой и мучительной. По ее словам коронки в нормальных клиниках уже давно не ставят, надо пломбу, это врачу просто вломак. Мда... а я то выбрала самую вроде как лучшую клинику в городе - вот тебе надо. Чую в понедельник будет эпик-битва. Я, орущая, чтобы мне поставили пломбу. Врач орущий, что ставить не будет...

@темы: этот безумный-безумный мир, мысли вслух, бред сивой Морриган, жизнь

---

Родди на тропе войны

В связи с часто всплывающими у меня в дневе разговорами о суровом Родди... Вот вспомнила эпизод из одного додзинси - тут Родерих во всей красе) С карающим смычком!
Перевод реплик - лишь плод моей больной фантазии. По сюжету там на самом деле Гилберт вдруг уменьшился и коварный Родди решил воспользоваться ситуацией и отомстить за прошлые обиды по полной.
Физя у Родди тут конечно эпичная!
"И тебе, Бонфуа, похотливая скотина, тоже достанется за мои фотки!"

@темы: арт, юмор, бред сивой Морриган, hetalia, APH

---

О фиках

Провожу статистику своих фиков на фикбуке. Самый популярный - постебушки о футболе, 132 голоса и куча комментов. В принципе оно понятно - в этом фике много разных персов, можно угодить почти всем. Правда народ все время требовал слэша - приходилось с вежливой улыбкой тонко намекать, что у меня даже в профиле стоит любовь к гету. Вторым по популярности стал фик про Евровидение - там тоже чуть больше сотни) И третье место за старой зарисовкой "Все мужики сво...". Вообще народ любит юмор, причем чем проще, тем лучше. И короче. Большинство все же не хочет много читать) Обидно, конечно, когда вещи, в которые вкладывал душу, находят мало отклика. Но с другой стороны оценка постебушек тоже приятна.

@темы: мысли вслух, из жизни графомана, бред сивой Морриган, жизнь

---

Исторический треп. Силезская война

Я читаю книгу о Фридрихе Великом, поэтому периодически тут будут появляться мои исторические заметки, не обессудьте.
Например, вот такой интересный факт: Фридрих всегда называл своего главного противника - Марию-Терезию не иначе как "королева Венгрии") Не эрцгерцогиня Австрии, а именно королева Венгрии (вы же поняли ооочень тонкий намек?)
На самом деле видимо это было вызвано тем, что Венгрия действительно спасла задницу Австрии во время Силезской войны, тут дядя Хима не наврал. Правда, он все же слегка покривил душой: избивала Лизхен там вовсе не Гила, а фапающего на зад Родди Франциска (плюс еще Богемию). И еще дядя Хима наврал в том, что Пруссия якобы в итоге с позором свалил после проигрыша - по крайней мере так выглядело все это в стрипе. Нефига подобного: оба своих сражения в Силезской войне Фридрих выиграл. А сепаратный мир с Веной он вы итоге заключил потому, что заканчивались ресурсы, плюс - ему надо было разбираться с завоеванной Силезией. К тому же все что хотел, он уже получил, так что не имело смысла дальше топить Австрию, чтобы в итоге Франция оказалась на коне. Старый Фриц вообще был тем еще политиком и интриганом. Получил Силезию и быстренько свалил Мне нравится этот мужик!

@темы: история, мысли вслух, Венгрия, бред сивой Морриган, Фридрих Великий, политика, Пруссия

---

Морри опять за свое

ЖКММ я конечно люблю, но все же Хета пока мой основной фандом, посему очередной берд-с в студии. На этот раз многобукф.

Название: Превратности судьбы и магии
Персонажи: Пруссия\Венгрия да я знаю, я уже достала, Англия
Рейтинг: PG-15 за всякие неприличные намеки
Дисклеймер: да, да все у дяди Химы, я поиграюсь и отдам... наверное
От себя: иедя на самом деле банальнейшая, но мне захотелось такое написать. А еще я мечтаю завести большого, толстого котэ
Благодарю  Dark wise wizard за вычитку и за то, что пнула меня дописать эту старую идейку)

Гилберту, в общем-то, всегда было все равно с кем пить, главное, чтобы собутыльник был достаточно выносливым. Но проблема состояла в том, что сам Байльшмидт хмелел лишь после пятой бутылки, когда остальные участники застолья уже дремали, уткнувшись носами в тарелки. Даже Людвиг часто не выдерживал попоек с братом, что уж говорить о его закадычных друзья: Антонио и Франциске. Поэтому компанию в берлинском баре за кружкой пива Гилберту обычно составлял другой известный европейский любитель горячительных напитков – Артур Керкленд. Хотя называть его из-за этого другом Байльшмидт ни за что не стал бы: после n-ой бутылки их посиделки обязательно заканчивались спорами, а то и дракой. Все-таки у Артура был премерзкий характер, но, конечно же, то, что сам Гилберт был порядочной занозой, тут было совершенно не причем.
Вот и сейчас они с Керклендом опять активно собачились.
- Ха! Если бы мы не перебросили основные силы на Восток, готовясь к компании против Брагинского, хрена с два бы ты выиграл Битву за Британию! – Гилберт подкрепил свое утверждение ударом кружки об стол.
- Ой, да ладно! – насмешливо протянул Артур. - Это все жалкие отговорки! Просто признай, что ваши самолеты дерьмовое дерьмо!
Последние два слова он выкрикнул на весь бар. Несколько посетителей обернулись на его вопль, а хозяин заведения, натиравший кружки за стойкой, тяжко вздохнул. За последние два года зачастившие в его бар шумные приятели уже изрядно его достали, не прогонял он их только потому, что они заказывали рекордное количество выпивки и приносили ему немалый доход.
- Немецкие самолеты – самые лучшие! – обиделся за родную авиацию Гилберт. – Тебе просто повезло.
- Это не везение, а магия, дебил, - Арти хитро прищурился и пьяно хихикнул. – Вы не смогли устоять против моего могучего проклятия!
- Магия? Ты всерьез думаешь, что мы проиграли из-за твоих дурацких заклинаний? – Гилберт состроил страшную мину и сделал несколько эффектных пассов руками. – Абракадабра авада-кедавра!
- Не смей потешаться над моей силой! – погрозил ему кулаком Артур. – Не то я тебе покажу…
- И покажи! – бесстрашно бросил Гилберт. – Покажи свою хваленую магию!
- Покажу! – запальчиво выкрикнул Керкленд. – Пойдем-ка выйдем!
Хозяин проводил удаляющихся на нетвердых ногах приятелей взглядом и, покрутив пальцем у виска, пробормотал что-то про пьяных психов.
Гилберт и Артур прошли в подворотню возле бара, Керкленд достал из кармана пиджака белый мел и принялся старательно выводить на асфальте пентаграмму. Принял на грудь он не мало, руки слега тряслись и линии выходили не слишком ровными.
- Ты что же всегда с собой магический инвентарь таскаешь, Дамблдор недобитый? – хохотнул Гилберт, наблюдая за стараниями Артура.
- Кон… ик… чно, - гордо подбоченился Керкленд. – Кто знает, когда он понадобится, чтобы вправить мозги всяким неверующим идиотам… Смотри внимательно, сейчас я призову сюда настоящего демона из Ада!
- Ага, я уже весь трепещу от страха, - едко процедил Байльшмидт.
Артур промолчал, высокомерно вздернул подбородок и осмотрел результат своих трудов. Пентаграмма, на взгляд Гилберта, была больше похожа на свихнувшуюся медузу, чем на звезду, но Керкленда ее вид удовлетворил. Артур принялся нараспев читать заклинание, а Байльшмидт, скрестив руки на груди, наблюдал за ним с такой скептической и одновременно снисходительной миной, с какой преподаватель выслушивает студента, который пытается ему доказать, что это американцы победили Наполеона.
- Элоим эссайм! Эссайм элоим! Явись, Бальтазар, Повелитель тьмы! – провозгласил Артур в конце заклинания и смачно рыгнул.
Пентаграмма полыхнула ярко-алым, Гилберт даже слегка струхнул, но прошла минута, другая, а больше ничего пугающего не происходило.
- И это все, на что способна твоя хваленая магия? – немного нервно рассмеялся он. – Такое и я с помощью петард могу устро…
Байльшмидт не успел закончить слово, как почувствовал сильную тошноту, желудок скрутила дикая боль, перед глазами все заволокло розовым туманом.
«Проклятый хозяин, подсунул какую-то отраву просроченную, вместо нормального пива», - промелькнуло в голове.
Но странное состояние длилось всего пару мгновений, вскоре окружающий мир снова обрел привычный вид. Почти. Гилберт заметил, что стоящий рядом Артур увеличился в размерах, и смотрел на него с искренним ужасом. Байльшмидт собрался спросить у него, в чем дело, но вместо слов из горла вырвалось… мяуканье.
Гилберт похолодел, медленно-медленно перевел взгляд на свое тело и увидел заросшие белой шерстью кошачьи лапы. А стоял он прямо на своей рубашке, ставшей теперь ему не по размеру большой.
«Здравствуй белая горячка, - было первой мыслью Байльшмидта. – Нет, Гилбо, тебе определенно пора завязывать с попойками, раз такое мерещится…»
Вот только для «белочки» все выглядело слишком реально, да и сознание было поразительно ясным, алкогольные пары выветрились, словно последние два часа он старательно хлестал не пиво, а сок.
«Так это выходит… я… действительно… кот???»
Жесткая правда обрушилась на Гилберта всем своим немалым весом.
«Арти! Ах ты гад! Сволочь! Убью!» - все эти слова обратились в угрожающее шипение.
Гилберт метнулся вперед, прыгнул, целясь выпущенными когтями в пятую точку Керкленда.
- Я не виноват! – взвизгнул тот, уворачиваясь. – Заклятье должно скоро спасть! И вообще ты точно провел какую-то диверсию, вот ничего и не вышло!
«Скоро спадет? И я еще крайний? Я тебе сейчас покажу диверсию!»
Гилберт попытался вцепиться в ноги Артура, но тот успел отскочить и бросился бежать. Байльшмидт метнулся следом. Но Керкленд улепетывал на диво быстро, а Гилберт еще не до конца освоился в кошачьем теле. На дороге его едва не задавила машина, затем болезненно пнул какой-то прохожий… В итоге Байльшмидт потерял Артура из виду и, совсем запыхавшись, остановился посреди улицы. Только тут до него дошло, что он совершенно не знает этот район. Его одежда, а вместе с ней бумажник и ключи от дома, осталась в подворотне за баром. Цыпленок, неотступно следовавший за хозяином везде, даже на попойки, и тот куда-то делся в суматохе. Наверняка испугался и улетел.
Гилберт, понурившись, прошел в переулок и сел возле мусорных баков. По оживленной улице мимо него проходили люди, смеялись, весело болтали, не обращая внимания на бездомного кота. Байльшмидт почувствовал себя одиноким и несчастным. Даже верный птиц и тот его бросил.
«И куда мне теперь идти? – хмуро думал он. – К Западу? Он наверняка меня не узнает, а я ему даже рассказать ничего не смогу. Он же кошек не любит. Еще спустит на меня своего добермана и прости-прощай Великий».
Гилберт совсем загрустил и даже попытался завыть от отчаяния, но вышло лишь жалобное мяуканье.
- Ах, какой милашка! Что же ты тут делаешь один-одинешенек? – вдруг раздался до боли знакомый, можно сказать родной, голос.
Гилберт поднял голову и заглянул в полные сочувствия и умиления глаза Елизаветы.
«А она здесь откуда взялась? Хотя Запад вроде говорил, что она приедет на конференцию по вопросам экономического сотрудничества… Но чтобы из тысячи улиц Берлина Лизхен пошла именно по этой…»
Определенно, сегодня Вселенная настроилась как следует встряхнуть Его Величие и преподносила сюрприз за сюрпризом. Гилберт даже не знал, радоваться или злиться: с одной стороны - хорошо было встретить хоть кого-то знакомого, но с другой – меньше всего Байльшмидту хотелось, чтобы Елизавета увидела его в таком непотребном виде. Но она ведь его все равно не узнает… А затем все мысли разом улетучились из головы, потому что Хедервари присела на корточки и ласково потрепала Гилберта по голове. Это было так приятно!
- Ты что, бездомный? – спросила Елизавета, почесывая его за ушком. – Надо же такой красавец и без хозяина…
«Красавец… Вот блин… Всего неделю назад я был скотиной и козлом… А теперь хвалят да еще и гладят, мммм…»
Байльшмидт вдруг понял, что ему очень хочется потереться о ноги Елизаветы. И лизнуть ее пальцы. Это он и проделал, не обращая внимания на мысль, что Великому не очень-то подобает такое поведение.
- Решено, пойдешь со мной! – вдруг заявила Елизавета и взяла Гилберта на руки.
Он было заволновался, задергался.
«А что если я превращусь обратно прямо у нее дома? Но не сидеть же мне на улице…»
Тут Гилберт случайно (совершенно случайно!) уткнулся мордой в пышную грудь Хедервари. Такую волнительно мягкую и упругую. А затем чутким кошачьим нюхом уловил запах Елизаветы. Терпкий аромат свежих яблок и какая-то сладкая цветочная нотка, ромашка или василек. И желание вырваться тут же пропало…
Хедервари обняла Гилберта, зашагала по улице, и всего через пару кварталов показалось венгерское посольство. Байльшмидт помнил, что во время визитов в Берлин Елизавета жила в одной из квартир в здании, предназначенном для дипломатов, хотя Людвиг всегда приглашал ее останавливаться в немецком доме, но она упорно отказывалась. Гилберт был уверен, что из-за него.
Елизавета с Байльшмидтом на руках вошла в квартиру, сменив туфли на тапочки с венгерским флагом, сражу же направилась в ванную.
- Сейчас мы будем мыться, малыш! – пропела она.
Перед внутренним взором Гилберта мгновенно встала картина, на которой закутанная в очень маленькое полотенце Елизавета трет ему спинку. А грудь ее при этом скрывает только пышная белоснежная пена.
«Давай купаться вместе, детка!»
Вот только он не учел, что коты не жалуют воду…
- У тебя наверняка полно лишаев и блох, надо хорошенько вымыться! – приговаривала Елизавета, безжалостно полоская Гилберта в ванне. Конечно, об эротических фантазиях с полотенцем можно было забыть. Зато было много пены, и она нещадно щипала глаза.
Но Байльшмидт стоически терпел все издевательства, лишь когда Елизавета особо сильно дернула его за хвост, он не смог сдержать возмущенного мява.
- Все-все, не кричи, мы уже закончили, - она вытащила Гилберта из ванны и неожиданно поцеловала в нос.
Поцеловала. Елизавета. Его.
Если бы коты могли краснеть, Байльшмидт был бы уже давно алым, как помидор. А так его радость и изумление выразились во вставшем трубой хвосте.
«Ради такого можно потерпеть мытье и прочие издевательства…»
Хедервари тем временем закутала его в полотенце, как младенца в пеленки, и отнесла в спальню. Здесь Гилберта ждало новое испытание – сушка феном. Ощущения от этого были весьма… странные, но Байльшмидт мужественно старался не мяукать и вообще быть паинькой. За что получил награду.
- Ты такой спокойный, молодец, - Елизавета еще раз чмокнула его.
«Да я спокойный и милый, хвали меня, целуй меня», - Гилберт бы ей улыбнулся, да жаль, коты этого делать не умели.
- Помылись, а теперь надо тебя покормить, - Хедервари понесла его на кухню. А Байльшмидт только сейчас осознал, что кроме закуски к пиву у него с обеда маковой росинки во рту не было. От пережитого стресса голод только усилился, и, когда Хедервари налила в тарелку молока и положила в другую остатки рагу, он жадно набросился на еду.
Уплетая за обе щеки, Гилберт заметил, что Елизавета внимательно наблюдает за ним. Ее зеленые глаза подернулись тоскливой дымкой.
- Пожалуй, я возьму тебя с собой в Будапешт, малыш, - произнесла она с нотками грусти в мелодичном голосе. – В моем доме так пусто... А тут вернешься после какого-нибудь тяжелого саммита, а тебя кот встречает. Видимо сама судьба мне тебя сегодня подкинула.
Она вздохнула.
- Все-таки коты, в отличие от мужчин, всегда возвращаются…
В этот момент Елизавета выглядела такой печальной, что у Гилберта защемило сердце. Он подошел к ней, запрыгнул на колени, заглянул в глаза и ободряюще мяукнул.
«Если бы ты выбрала меня, я бы всегда возвращался…»
В этот момент ему захотелось навсегда остаться котом, чтобы быть с ней.
- Хочешь меня поддержать, мой хороший? – Елизавета потрепала его по спине. – Спасибо. Ты мне все больше нравишься… Ладно, хватит раскисать!
Она в который раз за день подхватила Гилберта на руки и вернулась в спальню.
Елизавета уложила его на постель, сама присела рядом, погладила его за ушами. Затем ее рука переместилась ниже, почесала мех на шее Байльшмидта, и, если бы он не был котом, то уже давно бы застонал от удовольствия, а так лишь тихо сопел.
- Какая у тебя мягкая шерстка, - улыбнулась Хедервари. – И такая белая-белая… А глазки… Дай-ка посмотрю… Действительно ведь красные, а я сначала подумала, что мне кажется… Знаешь, ты мне напоминаешь одного моего…
Она на мгновение замялась.
- Знакомого. Если бы я верила во всю эту магическую дребедень, то подумала бы, что ты – это он, заколдованный Керклендом. Вот умора!
«Эх, интуиция у тебя на высоте, Лизхен. Жаль, что ты не веришь в колдовство. Хотя… Если бы она знала, кто я на самом деле, то черта с два бы приласкала…»
Он перевернулся на спину, вытянулся, Елизавета принялась водить чуткими пальцами по его животу. Нежно, мягко, плавно… Гилберт аж задрожал от удовольствия.
- Пожалуй, я назову тебя в его честь… Будешь ты у меня Пру-Пру! – тихонько рассмеялась она.
«Да хоть Прусечкой назови, только продолжай гладить!» - мысленно ответил ей Гилберт.
Он совершенно разомлел от ее прикосновений, выгибался, сучил лапами и урчал, как паровоз.
«О, да детка, почеши вот тут… И здесь тоже! Ох, мамочка, которой у меня никогда не было, как же здорово-то! Просто супер! Лизхен, я тебя люблю! Обожаю… Погладь еще здесь… Да… Да… ДА! Интересно, а у котов бывает оргазм? Сейчас узнаем…»
Волшебные руки Елизаветы дарили ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Неземное блаженство. И Байльшмидт в очередной раз убедился, что не зря еще в Средневековье положил на нее глаз (конечно же, он был первым, а Родерих уже потом прибежал и нагло увел его женщину!).
«Я в Раю! Арти, сволочь, зря я хотел тебе башку открутить… Как же замечательно быть котом!»
Но тут чудесные пальцы Елизаветы исчезли.
«Кудаааа?» - разочаровано взвыл Гилберт. В реальности это превратилось в недовольное ворчание. Он потянулся следом за рукой Хедервари, настойчиво ткнулся носом в ее ладонь, требуя ласки.
- Ну-ну не волнуйся, - улыбнулась она. – Я тебя еще поглажу, не переживай. Ты мне все больше напоминаешь Гила, такой же наглый. И урчишь так громко и низко – сразу же вспоминается почему-то его голос, он тот еще мастер поорать. Надеюсь, ты хотя бы не страдаешь манией величия? Гил был бы просто замечательным, если бы не его жуткий эгоизм…
«И вовсе я не жуткий эгоист. Просто ты никогда не давала мне проявить себя с лучшей стороны, - надулся было Байльшмидт, но тут до него дошел весь смысл ее слов. – Стоп. Она только что назвала меня «замечательным»? Серьезно?»
Это пробрало его даже сильнее, чем поглаживание пуза.
- Будешь сегодня спать со мной, Пру-Пру, - тем временем объявила Елизавета и весело прищурилась. – Надеюсь, ты не брыкаешься во сне? А я вот люблю что-нибудь тискать. Извини, но теперь тебе придется быть моей мягкой игрушкой.
«Тискай, сколько влезет, я весь твой, сладенькая! - Гилберт уже предвкушал новое удовольствие. – Хм… Она сказала спать? Так она будет переодеваться? При мне? Упс…»
Гилберт нервно сглотнул, хорошая половина (которая была даже у него) честно попыталась заставить его проявить благородство и отвернуться.
Вот только тело упорно не желало соглашаться с голосом внутреннего ангела, и Байльшмидт продолжал наблюдать, как Елизавета расстегивает пуговички на кофте. Одну за одной…
«Это же так низко и подло! Воспользоваться ситуацией и подглядывать за ней!» - укорил его «хороший» Гилберт.
Но тут оперативно вмешался «плохой», заткнул «хорошему» рот кляпом и запихал в дальний угол сознания.
«Такой шанс представляется только раз в жизни, черт возьми! Надо использовать его по полной программе!»
Елизавета скинула кофту, небрежно бросила на стул, взялась за замок юбки и вскоре ткань с шуршанием упала на пол. Хедервари двигалась так изящно и грациозно, словно танцевала… У Гилберта едва не потекли слюнки, когда она осталась в одном белье: светло-зеленом кружевном гарнитуре. Даже лапы зачесались, так ему захотелось снять его самому.
«Прелесть какая!»
Он буквально впился в Хедервари взглядом, когда она потянулась к застежкам лифчика. Байльшмидт видел ее грудь лишь мельком, но не сотни лет, не тысячи борделей не вытравили из его памяти образ округлых холмиков, чуть прикрытых легкой рубашкой…
«Давай же! Сними его!» - Гилберту казалось, что он вот-вот взорвется от перевозбуждения.
И тут его живот скрутило, перед глазами возник уже знакомый розовый туман. Байльшмидт сразу понял, что это означает.
«О нет! Только не сейчас! Это не честно!!!»
Боль отступила, мир вокруг увеличился в размерах, и Гилберт увидел собственные ноги – уже без шерсти, разве что с редкой порослью волос. Он сидел на кровати Елизаветы в своем нормальном обличии. Совершенно голый. Но самое скверное было даже не в этом, а в том, что Гилберт-младший очень активно демонстрировал свое восхищение бельем хозяйки дома и ее шикарными формами.
Хедервари испуганно взвизгнула, ошарашено уставилась на Байльшмидта. Но он прекрасно понимал, что вскоре испуг пройдет, а на смену ему придет ярость. Мысленно он уже ясно представил свое надгробие, где будет выбито изображение сковородки. Однако Гилберт все же попытался воспользоваться затишьем перед бурей и предпринял попытку спастись от неминуемой кары.
- Лизхен, я не виноват! Это все Керкленд, скотина британская! Все его гребанное колдунство! Я пытался тебе сказать, но ты же не понимаешь по-кошачьи! – на одном дыхании выпалил Байльшмидт, одновременно пытаясь прикрыться подушкой, чтобы хоть как-то защитить жизненно важные регионы.
- Давай я просто возьму у тебя какое-нибудь полотенце, завернусь в него и быстро свалю. И сделаем вид, что ничего не было. Только не надо меня сковородкой… Пожалуйста, - впервые за время своего сбивчивого монолога Гилберт решился робко взглянуть на Елизавету.
Он ожидал увидеть до боли знакомый образ: мечущую молнии разгневанную фурию, готовую порвать его на венгерский флаг, затем сшить лоскутки и снова порвать. Но его страхи не оправдались. Елизавета осталась на диво спокойной, она смотрела на Гилберта задумчиво и даже как-то… оценивающе? Байльшмидт буквально кожей ощущал ее внимательный взгляд, ему стало весьма неуютно, он вдруг почувствовал себя большой толстой мышью, а кошкой уже была Хедервари…
Она слегка кивнула, будто приняла какое-то решение, в ее глазах появился очень настороживший Гилберта лукавый блеск, а губы растянулись в улыбке, от которой у него по спине побежали мурашки.
- Какая еще сковородка, Байльшмидт? У меня официально мужика с 1916 года не было, а не официально и того дольше… Так что сегодня ты будешь отрабатывать молочко по полной программе, котик, - томно проворковала Елизавета.
Хедервари плотоядно облизнулась, плавно ступая, подошла к оцепеневшему от шока Гилберту. Она мягко, но настойчиво, отобрала служившую ему единственной защитой подушку и легким толчком опрокинула в конец ошалевшего Байльшмидта на кровать. В этот момент он впервые за все годы их знакомства пожалел, что его просто не избили сковородкой.
***
Сбежав после неудавшегося ритуала от разъяренного кота-Гилберта, Артур сразу же отправился в аэропорт и улетел в Лондон. Этим он, однако, не ограничился, а оттуда уехал в Шотландию и схоронился в одном из старинных замков Скотта глубоко в горах. Керкленд даже не сомневался, что как только действие заклятия спадет, пылающий гневом Байльшмидт устроит ему что-нибудь пострашнее Битвы за Британию. Поэтому Артур целый месяц носа не показывал из своего убежища. Но все же дела в Евросоюзе вынудили его выбраться из норы и отправиться на континент, да и Скотт, со свойственной их семейке деликатностью и дружелюбием, постоянно тонко намекал брату, что ему давно пора «свалить к чертям и не портить прекрасный шотландский пейзаж своей мерзкой английской рожей». И Артур отправился в Берлин, молясь о том, чтобы в столице был лишь младший из братьев. Но высшие силы явно разгневались на Керкленда за его многочисленные оккультные опыты и были к нему не благосклонны
- Арти, дружище! Как я рад тебя видеть! – услышал он громовой рев, едва переступил порог дома немцев. По лестнице навстречу Артуру спускался Гилберт, сияющий, точно начищенный до блеска котел.
Байльшмидт широко улыбнулся, развел руки для объятия, в котором, Керкленд даже не сомневался, собирался переломать ему все кости. Но Артур не стал дожидаться мести собутыльника, круто развернувшись, он со всей возможной скоростью бросился вон из дома…
Гилберт проводил убегающего Артура озадаченным взглядом.
- Что тут за шум? – из столовой в прихожую выглянула Елизавета. – Керкленд уже пришел?
- Ага, как пришел, так и ушел, - Гилберт почесал темечко. – Я-то хотел его поблагодарить… - он слега замялся, стрельнул глазами на Хедервари, - ну, за нас… А он припустил так, словно демона увидел. Все-таки как быстро он бегает, секунда – и уже нет. Странный он какой-то.
- Я всегда была уверена, что у Керкленда не все дома, - пожала плечами Елизавета. – Не зря ему всякие феечки сроду мерещатся.
- И черт с ним! – махнул рукой Гилберт.
- А как же обед? Зря я, что ли, столько всего готовила?
- Ничего, мне больше достанется! Там ведь все мое любимое…
- О да, пирожки с мясом специально для моего котика, - игриво улыбнулась Елизавета.
- Но ты же знаешь, что гораздо больше пирогов твой котик любит, когда его гладят…
Гилберт обнял ее за талию, и они скрылись в столовой.

@темы: шипперское, фанфик, Венгрия, пошлякшлякшляк, бред сивой Морриган, Пруссия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Совпадение

Помниться в одном фике у меня Гилберт с присущей ему деликатностью критиковал наряды Ангелы Меркель. Я то писала это чисто в шутку. А вот сегодня в новостях мелькнуло вот это: news.mail.ru/culture/9709863/?frommail=1
У меня была первая мысль "Она таки послушалась прусских советов"... Вторая "О_О мои идеи обретают жизнь". Третья "А вдруг страны реально существуют?"
Но вообще все это конечно шутка и лишь забавное совпадение.

@темы: мысли вслух, Германия, бред сивой Морриган, политика, Пруссия, жизнь

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Внезапно

Внезапно написался вот такой даже не драббл... а виньетка что ли? Как бонус к "Тряси задом". Кстати, а названия групп в художественных текстах лучше писать на языке оригинала или транскрибировать на русский - кто подскажет?

Название: Евровидение 2013
Персонажи: Пруссия, Германия, Венгрия, упоминаются две известные немецкие группы.

- Но почему, Запад?! - негодующе воскликнул Пруссия. – Отличный же выйдет номер…
- Нет, я категорически против, чтобы мы посылали на Евровидение такую… - тут Германия на мгновение замолчал, явно проглатывая нецензурное слово, - провокационную песню. Тем более в исполнении Rammstein.
- Значит Родди можно слать песни про жопу, а нам нельзя? – надулся Гилберт.
- Если ты забыл, участники из Австрии даже не прошли отборочный тур, - назидательно произнес Людвиг.
- Да просто они были совсем безголосыми! А Тиль шикарно поет!
- Шикарно или нет, но я ни за что не одобрю твою безумную идею!
- Мальчики, не ссорьтесь, - к братьям подошла гостившая в Берлине в этот день Венгрия. – У вас ведь столько отличных исполнителей и кроме Рамов… Как насчет Oomph? Помню, у них была прекрасная песня о тяжелой жизни сексуальных меньшинств. На Евровидении они могли бы спеть что-нибудь в этом же духе...
На пару минут в комнате повисла гробовая тишина.
- Запад, ты вроде бы хотел отправить на конкурс церковный хор, как наш ответ Бурановским бабушкам, - наконец сумрачно процедил Пруссия. – Я даю добро.
- Эй, эй, а чем тебе не нравится Oomph? – Елизавета явно не собиралась так просто сдаваться. – Я бы вам даже помогла – позвала бы одного из своих режиссеров, чтобы он поставил им выступление*…
- Церковный хор? – игнорируя Хедервари, кивнул брату Гилберт.
- Хор, - согласился Людвиг, старательно не глядя на Венгрию.
- Ну и ладно, отправляйте, что хотите, - фыркнула она. – А ведь первое место было бы у вас в кармане…

*намек на режиссеров гейского порно, самым главным европейским источником которого, по словам дяди Химы, является Венгрия

@темы: Германия, юмор, фанфик, Венгрия, пошлякшлякшляк, бред сивой Морриган, APH, Пруссия

---

И вдогонку о ФБ. Увидела фандом Вини Пуха... Нет, я не спорю, такой фандом вполне возможен, вот только... Если я все правильно понимаю, в ФБ будут еще уровни с текстами рейтинговыми. И как команда собирается выкручиваться? Рейтинг по Вини? Рейтинг? О_О О_О О_О Мама... Это пострашнее гуро будет.

@темы: мысли вслух, ФБ

---

Фбшное

Читала с утра драбблы и вот опять на распутье, за кого же голосовать.
Честно скажу особых восторгов и писков от Хета-фандома не было. Да работы хорошие, но... Эх, мне стыдно, я мерзкая и все такое, но мне все же интересно читать только про интересующих героев( А про других тексты воспринимаются очень слабо, оставляют равнодушной, ну не считая случаев, когда написано действительно классно... К тому же там кое-что меня сквикнуло, но это уже личные бзики, на голосование они не повлияют. За Хету я голос все же отдам - любимый фандом как-никак)

Внезапно порадовал фандом Макса Фрая - такие милые тексты в духе оригинала) Я даже прониклась и решила за них голосовать)

Почитала еще немного других фандомов. Заглянула в фандом Сильмариллиона - дофига комментов и, похоже, какая-то свара. Народ, как всегда, буйный не в меру =_=

У ФМА милые драбблы, приятные)

Я уже собралась голосовать за Хету, Фрая и ФМА, но тут случайно еще залезла на Зачарованных (детство вспомнить, ога). И чооорт... Там же Коул, блин... Я не могу за него не проголосовать... Три голоса это не честно! Теперь сиди, мучайся. Хоть вообще не голосуй.

@темы: ФБ, бред сивой Морриган, жизнь

---

Ему нужна русская жена

Сегодня у нас на работе коллега угощал тортиками в честь своей женитьбы. В связи с этим он то ли в шутку, то ли всерьез рассказывал, что какой-то знакомый говорил ему: любой немец, который поедет в Россию обязательно вернется оттуда с русской женой. И вот коллега все шутил, что и его, в общем-то немца, не миновала чаша сия. Мы поржали, кто-то предложил перевести эту фразу не говорящему по-русски немцу, присутствовавшему на уничтожении торта. Хотя наши незамужние офисные девицы-красавицы смеялись как-то вяло. И потом все шутили, что последний холостой мужчина в офисе окольцован. Даже как-то жалко девушек стало) Вот она - демографическая проблема в действии

@темы: Германия, Это Москва, детка!, жизнь

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я пошла...

Просто стебная дурка навеянная одним эпизодом из фильма. Непрямое продолжение "В постели с Италией". Долой гермацест, у Людвига прекрасный пейринг с Аличе))) Кстати, Италия ведь даже по канону очень наивна в тех самых вопросах, даром, что вечно лезет немцу в постель)))

Название: Будни немецкого дома
Персонажи: Германия\фем!Италия, очень громким фоном мой любимый Пру\Вен
Рейтинг: PG-15 за очень пошлые намеки (о да, я пошла! Пошлее не бывает )

Италия аккуратно разлила по чашкам чай, впервые на памяти Людвига не пролив ни капли. Он довольно улыбнулся – порядок во всем его несказанно радовал. Аличе продолжала ритуал завтрака в немецком доме: сосредоточенно закусив губу, нарезала мясной пирог, Германия одобрительно кивал – наконец-то она научилась это делать, не рассыпая крошки по всему столу и не разбрызгивая сок ароматной начинки.
- Приятного аппетита, - чинно произнес Людвиг, принимая из рук Италии тарелочку со своим куском.
- Приятного! – пропела Аличе.
В этот момент со второго этажа, из комнаты Пруссии, которая находилась точно над гостиной, послышался скрип. Сначала тихий, он становился все громче и постепенно перерос в такой грохот, словно наверху что-то целенаправленно ломали. Людвиг даже знал, что именно. Кровать.
«Сто пятьдесят евро», - включил мысленный калькулятор Германия, радуясь, однако, что стук хотя бы заглушает стоны, которые тоже наверняка присутствуют в этом утреннем концерте.
Аличе с тревогой взглянула на потолок.
- Людди, а разве не в ту комнату ушли братик Гил и сестренка Лиза еще вечера вечером? Что там за шум? Вдруг они опять дерутся?
- Они, кхм… - Людвиг замялся, ощущая, как вспыхнул на щеках предательский румянец. – Давно не виделись. Соскучились. Вот и эммм… радуются.
Причем радость этой парочки была настолько бурной, что со стен уже начали падать недостаточно хорошо закрепленные картины. Любимый пейзаж Людвига с видом ночного Берлина рухнул на пол, дорогая рама треснула, а стекло разбилось.
«50 евро, - щелкнул калькулятор. – И еще осколки убирать…»
- Странно, - протянула Италия. – Зачем же сестренка Лиза ломает мебель, чтобы показать, как она рада братику Гилу? Я, когда рада тебя видеть, просто обнимаю…
«Лучше бы ты ломала мебель», - промелькнула в голове Германии предательская мысль. Но он попытался подавить разочарованный вздох, убеждая себя, что зависть - недостойное чувство, да и вообще, двух разрушителей в их доме более чем достаточно.
- А! Я поняла! – вдруг просияла Аличе, ударив маленьким кулачком по ладони.
- Поняла? – Германию охватила надежда, он, мгновенно забыв о расходах на ремонт, подвинулся на диване поближе к своей подруге.
- Я вспомнила! – по-детски наивно улыбнулась та. – Однажды сестренка Лиза обняла братика Гила, потом перекинула его через себя, и он с таким же грохотом упал. Тогда он сказал, что это она просто рада его видеть… Сейчас она его тоже кидает, да? Я угадала, Людди?
- Угу, - хмуро кивнул Германия. – Ты молодец.
С потолка тем временем посыпалась побелка, а с полок ходящего ходуном серванта сорвалось несколько тарелок и изящный чайник.
«Старинный фарфор… Еще с кайзеровских времен…»
Финальным актом сверху прозвучал оглушительный треск.
«Ну вот, и ножки у кровати сломались… Это уже третья за год», - подвел итог Людвиг. В этот момент ему, как никогда хотелось переселить брата от себя куда подальше. Да хотя бы в Будапешт, к его не в меру страстной зазнобе.
После этого шум утих, и дальше чаепитие продолжалось в спокойной обстановке: Италия как обычно щебетала, а Людвиг молчал, погруженный в невеселые мысли.
Через пару минут после того, как Аличе с остатками пирога и грязными чашками скрылась на кухне, в комнату нетвердой походкой вошел Пруссия. Он, по-видимому, планировал незаметно прошмыгнуть к холодильнику, чтобы освежиться после трудов праведных ледяным пивом, но Людвиг был начеку. Он заступил брату дорогу и без лишних слов сунул под нос швабру.
- Отвали, Запад, я устал, - недовольно буркнул Гилберт.
- Ага, еще бы ты не устал, поломав столько всего, - не менее недовольно проворчал Германия. – Давай теперь убирайся сам!
- Какие мы злые, - едко ухмыльнулся Пруссия. – Как будто ты со своей рыженькой милашкой никогда ничего не ломал. Итальянки они же такие, огого. Вон Кьяра у Тони… Огонь-баба! У них скоро вообще целой мебели в доме не останется. Мы с Лизхен им в подметки не годимся…
Германия смерил брата сумрачным взглядом, тот ответил улыбкой, в которой читалось «ну-ну, скромник, признавайся, вы же те еще проказники с Аличе!». Но постепенно даже до не отличавшегося чуткостью Гилберта дошло, что означает суровое молчание младшего брата.
- Запад, только не говори мне, что вы с сороковых так и ни разу… Совсем-совсем? – ошарашено выдавил Пруссия. – А мы с Лизхен думали, что вы уже только так…
- Меньше бы вы думали о чужой личной жизни, а больше о своей, - рыкнул Германия.
- Да у нас все в полном порядке! – гордо выдал Пруссия. – А то, что она мне нос в прошлом месяце сломала, так это случайно… Не надо мне было мне слушать Франца и пробовать всякие затейливые позы…
Людвигу стоило огромных трудов сдержаться и не придушить Гилберта на месте.
- Просто. Убери. Разбитую. Посуду, - делая ударение на каждом слове, выдавил он и, круто развернувшись, зашагал на кухню.
- А завидовать нехорошо, Запад! – понеслось ему в след. Как назло, именно в этот момент в комнату заглянула Аличе.
- Чему ты завидуешь, Людди? – тут же с любопытством спросила она.
- Ничему. Не обращай внимания, - процедил Германия.
«Может заменить одну из кассет с ее фильмами про котят на порно?» – с тоской подумал он. Но интуиция подсказывала Людвигу, что это не поможет.

@темы: юмор, фанфик, Венгрия, пошлякшлякшляк, бред сивой Морриган, Пруссия

---

А вот такая я была все выходные)))

23.07.2012 в 11:15

Пишет  Sora Shiro:

Ну как-то так!

23.07.2012 в 10:33

Пишет  Fenica:

@темы: жизнь